В ОТРОГИ УДОКАНА

Как хорошо, что человек одомашнил оленя, иначе невозможна была бы жизнь людей в этом суровом и диком крае. Олень не только возит северянина, перебрасывает грузы - он его кормит, одевает, обувает.
Гр. Федосеев

В полдень мы выехали из села. Тайга встретила недружелюбно: тучей злобных комаров. Их особенно много возле озер и болотистых низин.
Гнусные насекомые буквально слепили коней, забиваясь им в глаза. И хотя сами мы закутались и надели накомарники, летучие кровососы каким-то образом все-таки ухитрялись добираться до живого тела.
- Вот скоро поднимемся па гору,- успокаивает каюр.- Комаров будет меньше!
Проходит, однако, около часа, прежде чем мы добираемся до безлесной округлой вершинки. Не защищенные ничем руки горят от комариных укусов и сильно чешутся.
Отсюда, с возвышенности, нам видна почти вся Чарская котловина. Внизу среди леса белеют домики Чапа-Олого. Сквозь тайгу поблескивают крутые излучины Чары, отвесной стеной обрывается к долине каменная громада Кодара.
Мы едем по зимнику-так называется дорога, которой пользуются преимущественно зимой. Она ведет дальше в горы, а там, за покрытыми редким лесом сопками, выступают ребристые вершины Удокана. Вблизи них, где-то в верховьях речки Мурурина, находится огромная наледь, рядом с которой пасется колхозное оленье стадо.
Километров через пятнадцать дорога спускается в долину реки Икабьекана. Шум этой горной реки мы услышали еще издали. Икабьекан клокочет среди каменных глыб. Перейти его не так-то просто!
Через полтора два километра снова река. Это уже Мурурин, в верховья которого мы и направляемся. На живописном берегу у склоненной лиственницы делаем остановку.
Пока закипает на костре чай, мы пытаемся добыть в речке хариусов. По утверждению Куликова, хариусов и ленков бывает здесь много. Но наши мушки и блесны почему-то на сей раз не привлекают рыбьего внимания. Первым бросил рыбалку Куликов:
- Нет хариуса! Ушел в верховья!
- А зря он ушел! - сокрушенно вздыхая, заметил Саша.
- Ничего, у Гришакана порыбачим!-обещает Гоша.- Там ленков навалом! - У Гришакана? Это что, река такая?
- Нет! Гришакан-это Гриша Павлов, Григорий.. Ильич Павлов, который пасет колхозное стадо в верховьях Мурурина. А Гришаканом его называют эвенки. Это они по-дружески, ласково.
Окончание "кан" в эвенкийском языке имеет уменьшительное значение. Так, например, рядом с Чапа-Олого в Чару впадает речка Икабье, а мы только что перешли вброд Икабьекан-маленькую Икабье, или есть два озера-Леприндо и маленькое Леприндо-Леприндокан. Правда, есть и третье Леприндо, которое так и называется - Малое Леприндо.
С чаевкой закопчено. Мы вьючим лошадей. От Мурурина снова поднимаемся в гору, но теперь уже тропа ведет нас среди сплошной лиственничной тайги. Куропатки стайками вспархивают совсем рядом. Своими белыми крылышками они очень похожи на голубей. Мы провожаем их уже привычными, а потому равнодушными взглядами.
Отроги Удокана становятся ближе. Гоша Куликов, показывая на одну из невысоких и лысых вершинок, говорит:
- Под той горой чум Гришакана. Километров пять еще!
Когда мы в конце концов переваливаем через купол и этой горы, нам открывается вид на обширную котловину, на дне которой белеет гигантское поле наледи. Чем ближе мы подъезжаем, тем больше удивляемся.
Ведь подумать только: среди летней, утопающей зелени тайги вдруг гигантский остров зимы.
- Натуральная Гренландия, надо же! - восхищается Саша.
Ледяное поле километра на три вытянулось по долине. На дальнем его краю у подножия крутых склонов виден чум. Рядом с ним дымятся костры. От наледи веет приятной прохладой. Н комары разом, как по команде, сгинули!
Мы подъезжаем к самой наледи и едем вдоль нее по направлению к чуму Гришакана.
Вдруг из тайги на лед лавиной выкатило большое оленье стадо. Головные животные остановились и повернули было обратно, но масса тех, кто бежал за ними, преградила им путь, и они завертелись, закрутились на одном месте, собирая вокруг себя все больше и больше оленей.
Животные крутились в каком-то бешеном хороводе. Измолотый в кашу лед шумел под их копытами. - Что это с ними? - спросил Саша у Куликова. - От комара спасаются. Нагрызли их в тайге, вот они и ошалели, примчались к наледи.
Путь к чуму лежал через эту лавину животных. Мы понукали лошадей, но кони не слушались нас, не хотели идти на лед.
- Подождем, когда олешки успокоятся. Ждать пришлось недолго. Олени действительно вскоре приостановили свою сумасшедшую карусель, многие из них спокойно легли. Вот почему здешние оленеводы обычно пасут стада у таких наледей-перелетовывающие ледяные поля дают прохладу оленям и спасают их от комаров. Теперь и наши кони решились двинуться. Мы проехали на значительном расстоянии от стада, пересекли всю ледяную полосу и приблизились к чуму. Навстречу с громким лаем бросились собаки, но тотчас из чума вышел человек и прикрикнул на них.
Чум стоял среди деревьев на высоком мысу над наледью. Тайга вплотную подступала к мысу-дрова и вода были рядом. Удобное место для лагеря!
Возле чума играли два маленьких сына Гришакана. Младший, лет двух, был в одной рубашонке. Без штанов и босиком он нередко подбегал к наледи и копошился возле самого снега. Я спросил встревожено Гришакана:

- Послушайте, он не простынет? - Ничего ему не будет,- спокойно ответил Гриша, но все-таки что-то сказал по-эвенкийски сыну и взял мальчишку на руки.
Жена Павлова, черненькая молодая эвенкийка, пригласила нас в чум:
- Заходите чай пить, погрейтесь с дороги. Мы вошли. Посреди жилища на железной печке уже вовсю пыхтел большой чайник. Оказывается, как только Гришакан заметил на дальнем конце наледи всадников, он сразу же поставил чай. В тайге путника встречают прежде всего этим напитком.
При всей скромности и простоте убранства, в чуме было очень уютно. Землю вокруг печурки устилали оленьи шкуры, в одном краю под стенкой были сложены цветастые подушки, в другом одеяла, а на ящике, выполняющем роль посудного шкафа, стоял радиоприемник с батареями.
Мы пили чай. Наш хозяин, совсем не похожий на эвенка - голубоглазый, светловолосый, рассказывал нам о том, что он уже давно пасет колхозное стадо у отрогов Удокана. Олени поедают и вытаптывают ягельные пастбища на одном месте, и тогда их необходимо переводить на новые места. Наледь на Мурурине-это не единственное и постоянное место, где живет Павлов,-есть огромные наледи дальше в горах, у озера Хани, а так же по речке Олондо. Вот и теперь Григорий Ильич готовился перебираться к озеру Хани. В это время снаружи послышался топот копыт. - Олешки прибежали на дымокур! - сказал Гришакан, встал и вышел из чума.
Мы последовали за ним. Все стадо оленей сгрудилось вокруг костров дымокуров. Гришакан осторожно ходил среди животных и подбрасывал сырой мох в огонь - тотчас начинали валить густые клубы белого дыма. От них нещадно резало у нас в глазах, но животные, только жмурились, неторопливо пережевывали жвачку и блаженствовали. Вокруг костров в землю были вбиты толстые палки, чтобы олени не ложились слишком близко к огню и не могли обжечься.
Орон,-так называют эвенки домашнего оленя,-незаменимая тягловая сила в тайге. Олень не требует от человека пищи-он находит ее сам. Летом он тащит
вьюки на спине, а зимой возит грузы на санях нартах. Его называют таежным вездеходом. Он превосходно пройдет по болотам там, где человек провалится по колено, а конь не сделает и двух шагов. Им пользуются охотники, он первый помощник геологических экспедиций. Но олень не только ездовое и вьючное животное - он дает пищу и одежду северному человеку.
Когда Гришакан кончил ухаживать за животными, я отозвал его в сторону:
- Гриша, нам для Кодара нужны хорошие олени. - Вот и я думаю: каких дать вам. - А что думать? Хороших нам дай! - Лучших-то олешков уже забрали экспедиции, остались полудикие, они никогда не ходили под вьюками. - Как же быть?
- Придется отдать вам пару своих, а остальные уж будут такие, полудикие.
Я сразу же представил себе, как необъезженные олени разносят вдребезги нашу киносъемочную аппаратуру и ужаснулся.
- Ничего,-успокаивает меня невозмутимый Гришакан,-завтра мы с Гошкой отловим лучших быков и денька два три подержим их на привязи. Вот они и попривыкнут.

Я вынужден согласиться. Значит, придется прожить здесь еще несколько дней.
Вечером стало хмуро. Облака с отрогов Удокана сползали к нашему стану, и все вокруг погрузилось в холодный сырой туман. Изредка накрапывал дождь. С гор дул холодный ветер.
Однако в чуме возле железной печки было уютно и тепло. В алюминиевой кружке горела свеча. Гришакан рассказывал о своих странствиях по горам и тайге. Я задавал ему много вопросов. Он охотно отвечал, а потом достал из-под подушки маленькую книжку: - Вы читали такую?
Я узнал книгу И. А. Ефремова "Озеро горных духов". - Читал...
- Здесь же описаны наши места! Они тут, совсем рядом!
Гриша раскрыл книжку и нашел рассказ "Голец Подлунный": в конце 1935 года небольшой отряд исследователей, продвигаясь со стороны Олекмы в Чарскую котловину, среди труднодоступных гор в самом истоке реки Токко обнаружил пещеру с рисунками животных и небольшое плато, заваленное бивнями слонов.
- Ты говоришь, эти места совсем рядом? - спросил я Гришу.
- Я проходил по ним не один раз! Отсюда не больше пятидесяти километров! - Нука, нука расскажи!
- А вот прямо от нашей наледи тропа идет к озеру Хани, от него по речке Олондо к самым высоким сопкам, где находится озеро, из которого вытекает Токко.
Так так. А не пойти ли нам вместо Кодара к этим сказочным местам! Сто километров в тайге, говорят, не расстояние! А здесь всего пятьдесят! Два три дня ходу! Олени есть, аппаратура с нами. Правда, пленки маловато: основной запас оставлен в Чаре для похода в Кода р.
- А ты сам, Гриша, рисунки или бивни видел?
- Нет, я не видел никогда. Старики поговаривали: что-то вроде есть.
-А ты не знаешь, живы ли Габышев и Кильчегасов, о которых говорится в рассказе?
- У нас в Чапа-Олого есть Габышевы и Кильчегасовы, да все это не те. А тот Габышев, с которым ходил Ефремов, говорят, живет в Усть-Нюкже, на Олекме.
Саша, с увлечением слушавший весь этот разговор, не выдержал и с азартом воскликнул:
- Пошли к гольцу Подлунному! Это же, черт возьми, сюжет!
- Я готов хоть сейчас! - сказал я,- но надо сначала точно знать: в действительности есть ли там эти рисунки и бивни? Иначе что мы будем снимать?
На улице на когото залаяли собаки. Мы прислушались. Гриша сказал:
- Никого, однако. Может быть, волки ходят стороной. Бывает, заглядывают к нам. Лай прекратился.
Долго еще рассуждали, спорили, строили предположения о загадочных костях. Договорились о том, что когда вернемся в Чапа-Олого, дадим срочную телеграмму в Москву, писателю Ивану Антоновичу Ефремову,
попросим его подтвердить существование слоновых бивней и рисунков.
Время было позднее. Закутавшись в оленьи шкуры, мы сладко уснули.
Утром проснулись от холода. Гришакан возился возле потухшей железной печурки, гремел дровами. Несмотря на лето, вблизи наледи было весьма прохладно.
Саша и Куликов поеживались под оленьими шкурами: - Ух, какая холодина!
Загудело пламя от сильной тяги в печурке. Через несколько минут приятное тепло разлилось по всему чуму. О чем-то залепетали ребятишки.
- Гошка, вставай!-закричал Гришакан.-Ловить оленей будем!
Они торопливо оделись и вышли из чума, а мы с Сашей вслед за ними - интересно посмотреть, как будут отлавливать полудиких оленей!
Окружающая местность удивила нас своей странной переменой. Безлесные горы, бывшие вчера желтыми от ягеля, сегодня почему-то побелели, словно их кто-то посыпал зубным порошком.
- Ночью снег пал на горах! - сказал Гриша. Среди лета снег в горах -для Северного Забайкалья явление обычное.
Все оленье стадо лежало возле потухших костров. Гришакан осторожно, чтобы не спугнуть животных, ходил между ними и разжигал дымокуры. Гоша помогал ему, Саша тоже было попробовал оказать содействие, но проводник довольно сурово крикнул: - Уходи, а то разгонишь оленей! Я наблюдал, как Гришакан любовно оглядывал стадо, как всматривался в каждого оленя. Он проверял, все ли старые быки на месте. Он помнит их по приметам. Если они на месте, значит, и стадо все тут. Но если нет хотя бы одного вожака, считай, что с ним где-то бродит по тайге несколько десятков оленей. Значит, надо искать. А это ох какое нелегкое дело-найти их по следам.
Трудно оленеводу зимой, трудно летом, но, наверное, еще труднее осенью, когда в тайге появляются грибы.
Все дикие копытные любят грибы, а северные олени- особенно. Грибы-беда оленеводов: в поисках этого лакомого корма олени уходят по тайге на многие десятки километров, и никакими дымокурами их не приманишь.
Весной приходит пора отелов. Снова забота Грише Павлову! Нужно следить за матками, чтобы вовремя оказать помощь. А когда оленюхи телятся, они не подпускают к себе человека. Приходится наблюдать за ними издали. И с маленькими оленятами хлопот не оберешься. Нужно следить, чтобы не зарезал волк, не напала росомаха или рысь. Много врагов у новорожденного олененка...
Что и говорить - нелегкий хлеб у Гриши Павлова! Но не уйдет он из тайги ни за какие посулы, какую бы легкую жизнь ему ни предлагали! Дорого ему это дело - оленеводство, и дорога ему тайга.
Писатель путешественник Григорий Федосеев рассказывает: "Однажды я спросил Улукиткана: "Что больше всего ты любишь в тайге?" Он подумал и, улыбнувшись, ответил: "Все, что видит глаз, что слышит ухо".
Так размышлял я, наблюдая за Гришаканом и Гошей, которые осторожно ходили среди стада и намечали оленей для отлова.
Нужно было выбрать самых выносливых, пройти вблизи них и проверить, насколько они пугливы. Я видел, как некоторые животные шарахались, когда человек приближался к ним, другие оставались спокойными, Они-то и устраивали Гришакана. Он осторожно показывал пальцем Куликову на этих оленей.
Гришакан и Гоша вышли из стада, взяли несколько уздечек. Начинался самый решительный момент. На первого лежащего оленя они спокойно надели узду. Олень помотал головой, но, сдерживаемый Гошей за рога, остался лежать на земле. За повод его привязали к бревну.
Теперь люди подошли к быку с огромными ветвистыми рогами, увенчанными на концах лопатками с пятиконечными отростками.
Саша с восторженным удивлением воскликнул: - Как он только носит на голове такое дерево?! Гришакан нагнулся к быку, чтобы осторожно надеть ему на морду узду. Но не успел он и дотронуться до животного, как оно рванулось, вскочило на ноги и пустилось вон из стада. Рядом лежащие олени мгновенно бросились за ним, и почти половина стада оказалась на спасительной наледи.
Пришлось терпеливо ждать, пока животные успокоятся. Наметили другого быка. Его удалось схватить за рога. Но бык оказался сильнее двух людей. Он поволок их, произведя панику в стаде. И тогда Гоша Куликов закричал: - Сашка, помогай!
Моему помощнику только этого и нужно было. Саша ринулся на помощь, и бык был остановлен сразу. Он мотал головой, бил копытами землю, силился вырваться из цепких рук. С большим трудом надели на него узду и привязали к лежащему бревну.
Было отловлено еще два оленя. После этого Гришакан все-таки решил поймать и обуздать быка с огромными рогами, который вырвался в самом начале отлова. Бык этот, давно успокоившись, лежал на краю стада. Мы все вчетвером стали осторожно приближаться. Животное подпустило нас почти вплотную, но как только Гриша потянулся рукой к его рогам, бык вскочил и заметался, перепрыгивая через лежащих оленей. Все стадо поднялось и стало носиться вокруг дымокуров, а потом, увлекаемое сумасшедшим быком, устремилось к наледи. У костров остались лишь отловленные нами олени.
Прошло часа полтора, прежде чем вернулись растревоженные животные. Не будь привязанных у чума оленей, они, возможно, не вернулись бы совсем. Теперь Гришакан решил применить аркан, забросить его на рога строптивого быка.
Таким способом и был пойман последний из пяти наших оленей.
- Ну вот, пусть постоят денька два, и можно ехать,- сказал Гришакан.
- А сократить этот срок нельзя? - спросил я. Оленевод подумал:
- Нет, нельзя, да и после этого на них грузить можно только мягкие вьюки, спальные мешки, палатки. Если сбросят - не страшно. До Чары и вовсе ничем их не грузите. Пусть привыкнут ходить в караване.
- С моими олешками они быстро привыкнут!-успокоительно сказал Гоша Куликов, имея в виду пять оленей, оставленных в Чапа-Олого.
- Ну, а теперь пошли чай пить! - и Гришакан повел нас в чум.
За чаем Саша с издевкой спросил у Куликова: - Послушай, Гошка, ты же рассказывал нам басни насчет того, что возле чума Гришакана ленков навалом!. Во льду они, что ли?
Но рассудительный и невозмутимый Гоша и глазом не моргнул:
- Не торопись, Галаджев! Попьем чаю и пойдем рыбачить!
- Есть ленки,-подтвердил Гриша.-Только надо спускаться по Мурурину пониже наледи. Пожалуй, я схожу с вами!
Через час мы собрались на рыбалку. Я взял свой спиннинг. Гришакан долго вертел его в руках, с любопытством рассматривал. Он видел это рыболовное устройство, слышал о его преимуществах, но никогда еще им не пользовался, - Хорошая, говорят, штука! - Да, особенно для ваших сибирских рек! - Обязательно выпишу себе из Читы! Гриша повесил на плечо рыболовную сетку: - Сегодня половим дедовским способом! Мы спустились к наледи и пошли поперек ее ледяного поля, к далекому краю, где темнел лес. Погода была пасмурной. Вокруг Удокана клубились свинцовые облака. Небо грозило дождиком.
Мы дошли до центра наледного поля, где его прорезала одна из проток речки Мурурина. Край наледи двухметровой толщей отвесно обрывался к протоке. При ударе этот лед рассыпался на длинные голубые иглы и при этом издавал стеклянный мелодичный звон.
Саша подобрал одну из голубых игл, похожую на гигантскую ледяную стрелу, и стал сосать. - Вкусно!
Взяли и мы по игле. Приятно было освежиться чистым, как горный хрусталь, льдом. Продолжая шествие по этому кусочку Гренландии, мы наблюдали за поверхностью наледи. Какой только замысловатый рельеф не увидишь на ней: трещины, мостики, гроты, озеркиблюдца, ледяные стаканы. Местами мы шли по мокрой каше из талого льда или попадали на голый лед, изрезанный многочисленными ручейками.
Местами наледь покрывали во множестве мелкие и крупные обкатанные камушки. Каждый камешек лежал в углублении овальной, а иногда и цилиндрической формы, как в стакане. Через небольшие протоки перекинулись ледяные мосты. Они были прочными и выдерживали вес человека. Но находились они далеко не всюду, и нередко нам приходилось преодолевать протоки вброд. Наконец мы пересекли наледь. Гриша кричит: - Два километра прошли!
Мы оказались на острове, омываемом протоками. Мягкая земля местами растрескалась и обнажила бурый мерзлый грунт.
Иногда встречались участки совсем зыбкие. Мы тонули там почти по колено.
Перебрели протоку и лесистым берегом подошли к главному руслу Мурурина. Гришакан стал осматривать неглубокие ямы в устьях проток. - Здесь бывают лепки!
В одной из ям он что-то заметил и поманил нас. У коряги притаилась крупная рыбина. По темным пятнышкам на туловище я узнал ленка.
- Сейчас мы его поймаем!-торжественно провозгласил Гоша.
Призвав на помощь Сашу, они втроем стали распутывать сетку и ставить ее поперек протоки. Когда с сеткой было закончено, Гриша палкой начал выгонять ленка из-под коряги. Ленок пометался по протоке и ринулся прямо в сеть. Первый трофей был торжественно вынесен на берег.
Мне эта рыбалка не нравилась. Я ушел вниз по Мурурину в поисках глубоких ям. После нескольких безрезультатных закидок в разных местах я наконец увидел-небольшой ленок погнался за моей блесной, и вскоре пятнистая, как форель, рыба забилась на крючке.
В рыболовном азарте я далеко ушел по Мурурину и не заметил, как потерял из виду своих товарищей, не увидел, как с хребта в долину речки поползли низкие дождевые облака.
Вскоре все вокруг затопил туман. Начался дождь. Сначала робко, вроде бы нерешительно, по одной капле, потом все сильнее, сильнее. Я продолжал спиннинговать и, конечно, очень скоро промок насквозь. С ветвей, склоненных к воде, тяжело и часто падали крупные капли.
Рыба перестала клевать. Пришлось смотать спиннинг и укрыться под развесистой лиственницей. Оттуда я пытался фотографировать речные пейзажи.
Ну что, казалось бы, хорошего в дожде? Что хорошего в том, что ты промок насквозь, что холодные струйки воды стекают за ворот, а ноги выше колен - словно в лоханке с холодной водой?!
А ведь вот помню, что я не ежился тогда от сырости, не клял природу и погоду, а пел. Да, пел! И весело разговаривал сам с собой! Комары с остервенением кидались на меня, словно их бесила моя непонятная веселость. А мне все вокруг казалось по-особому красивым. Красивым и задумчиво грустным. Но не печальным. Те, кому приходится много бродить по лесам, наверное, знают это чудесное ощущение.
Надо было отправляться в обратный путь. Я шлепал по холодным протокам, искал в тумане наледь. Вот наконец и она! Наши следы успел уже смыть дождь. Я шел, ничего не видя вокруг-туман, туман. Где-то далеко впереди залаяли собаки. Теперь я знал, что иду прямо на чум. Вот он слабо вырисовался в свинцовых сумерках. А за чумом отчетливее виден хребет Удокан. Я оглянулся: тот край, откуда я пришел, по-прежнему был затянут сплошной мутной пеленой.
Чум встретил меня теплом л непревзойденным ароматом жарившихся ленков. Товарищи мои давно уже были на стоянке.
Еще один вечер с разговорами, с чаепитием и махорочным дымом - все, как полагается в тайге. Надо отдать должное ленкам - это замечательная рыба. Она едва ли уступит прославленной форели.
Наутро мы с Сашей собираемся в обратный путь, в Чапа-Олого. Там ждет нас Николай. Гоша остается у Гришакана: пока "отстоится" наша пятерка оленей.
- Приезжайте еще, сходим на озеро Хани,- приглашал Гриша при расставании.
- Обязательно приедем, будем искать голец Подлунный! - И я схожу с вами!
Возвращались тем же старым зимником, по которому приехали к наледи. Вчерашний дождь наполнил реки.
Икабьекан грозно клокотал и оказался неприступным там, где мы переходили его два дня назад. Долго выбирали переправу. Наконец нашли ее. и почти по пояс в воде, с трудом удерживаясь на ногах, повели за узду коней. Перед самым берегом Сашу все-таки сбило, он ухнул в воду, но удержался за повод лошади.
В таких случаях путника в тайге спасает костер. Был устроен вынужденный привал на берегу Икабьекана. Развесив промокшие одежды на воткнутых в землю палках, мы, словно бы совершая магический танец, молча прыгали в одних трусах вокруг пламени. Лошади в это время, трезво и рассудительно пофыркивая, щипали травку на берегу.
Через час продолжили путь. Удаляясь все дальше от гигантской наледи, мы часто оглядывались на восток. Мы наверняка вернемся сюда через несколько лет! Нам очень хочется проверить легенду о слоновых бивнях...

<< Назад  Далее >>