К СУЛУМАТСКОМУ ПОРОГУ

В тайге смерть бродит ближе к человеку, чем в другом месте, и поэтому надо быть начеку.
Р. Лускач

Ну, брат, вы и загостились! - так встретил нас Николай. - Как мотор?! - Порядок! - Едем на Горячий ключ? Хоть сейчас!
Мы сдали коней Василию Егоровичу Погадаеву, поблагодарили его. Оформили договор на аренду десяти оленей. Теперь мы обеспечены вьючными животными для похода в Кодар.
- Что-то еще нужно сделать?-опрашиваю я себя вслух.-Да! Послать телеграмму писателю Ефремову!
Николай ведет нас к радисту, выполняющему должность начальника почты. Нас встречает молодой чернобровый парень. Его зовут Георгий Бочаров.
Мы даем срочную телеграмму: "Москва, Д47, ул. Горького, 43, Дом детской книги, писателю И. А. Ефремову. Убедительно просим Вас подтвердить достоверность гольца Подлунного, наличие пещеры гольце, рисунков, костей на плато, указать кратчайший путь туда из Чары или ЧапаОлого. Находимся ЧапаОлого, интересуемся для киносъемки, ждем ответа адресу: Чара, Читинской, киногруппе "Моснаучфильма". Радист тут же передал ее в Чару. Здесь я должен забежать несколько вперед и сообщить, что в Чаре мы ответа на эту телеграмму так и не дождались.
Позже я встречался с писателем Ефремовым и узнал, что наше послание не застало тогда его в Москве. Что касается реальности событий и фактов, на которых построен рассказ "Голец Подлунный", то в них не все фантастика и вымысел автора. В частности, Иван Антонович и сам считает вполне вероятным находку палеонтологических остатков на гольце в истоках реки Токко. О костях ему действительно рассказывал местный житель - Кимчегасов.
Чапаологинский радист, передававший эту телеграмму, узнал, что теперь мы собираемся на Горячий ключ.
- Не прихватите ли меня? - попросил он.
- Конечно, возьмем!
- Кстати, вот приобрел спиннинг, а пользоваться еще не умею. Научите? - Что за вопрос? Конечно! Опять в дорогу!
Широкой полноводной рекой разливается Чара у села Чапа-Олого. И снова левее нашего пути неотступно тянется хребет Кодар. Возле Чапа-Олого он выглядит скалистым, неприступным.
Чара течет туда, где отроги Кодара преграждают ей путь, и там через теснину прорывается из Чарской котловины к Олекме.
На нашем пути снова встают завалы. Из воды то и дело торчат качающиеся лесины с зеленой хвоей, очевидно, совсем недавно смытые с берегов. Порой мы
проплываем мимо веселых пригорков с сосновыми борами. А то вдруг на километры тянутся огромные болота. Река, как ножом, обрезала болотистый берег и обнажила слои торфа, песка, глины и гигантские линзы чистейшего льда. Вот она, вечная мерзлота, всего в полутора метрах от поверхности!
В узких протоках течение быстрое. Я с лодки закидываю спиннинг Георгия Бочарова. Он внимательно следит за моими движениями, учится. Нашей добычей становятся два небольших тайменчика, килограмма по три. Бочаров наглядно оценивает достоинства спиннинга и убежденно заключает:
- Нет, не зря я выписал это орудие из Москвы! Я ему рассказываю, что на Подкаменной Тунгуске спиннингом вытаскивают тайменей килограммов на тридцать, а то и больше. У Георгия, как определил мой Саша, появился "гончий блеск в глазах". Какой из рыболовов не мечтает о крупной рыбе!..
Через тридцать километров Николай объявил, что скоро будет река Курунг-Урях, Чара круто повернула от хребта, и мы увидели справа широкий приток. - Э, да там кто-то есть!
В устье Курунг-Уряха стояла лодка, двое людей на берегу распутывали сеть.
- Не пристать ли нам?-спросил Николай.-Мотор проверим!
- Поспиннингуем! - страстно добавил Георгий Бочаров.
Мы вошли в широкое русло КурунгУряха и причалили к песчаному берегу, заросшему густой лиственничной тайгой, рядом с рыбаками.
- Привет Волковым!-весело кричит Николай.
- Привет семейству на рыбалке!
Но рыбаки встретили нас, как мне показалось, не очень-то дружелюбно. Это были жители Чары, отец с сыном.
- Куда собрался, Николай? - спросил старший из них, пожилой человек с морщинистым лицом и жилистыми руками, видать, бывалый таежник. - Да вот, Иван Ильич, везу товарищей на Горячий! Старик внимательно посмотрел на нас с Сашей. Его взрослый сын Саня держал в руке пару мелких рыбин, которых намеревался чистить.
Как позже выяснилось, настроение Волковых было испорчено плохим уловом. Кроме нескольких окуней и маленьких сигов они ничем не могли похвастаться. Мешочек соли и пустой бочонок оказались теперь вроде бы и ненужным балластом в лодке. Хуже нет, когда не везет на рыбалке!
Николай с Сашей сняли с лодки мотор, вынесли на берег и захлопотали вокруг него с ключами и отвертками. Тем временем мы с Бочаровым решили попытать счастья спиннингом. Отплыли на лодке от берега и с помощью шеста стали подниматься вверх по Курунг-Уряху, отыскивая глубокие ямы. Все наши попытки оставались безрезультатными, как будто и рыбы совсем не было в реке.
Уже приближался вечер, да к тому же на западе небо затянуло плотными облаками. На таежной речке среди густого темного леса стало совсем сумрачно. И хоть у меня уже устала рука крутить катушку, но возвращаться ни с чем не хотелось. Мы решили сплыть по течению обратно, вниз.
- Ну как, рыболовы?-услыхали мы насмешливый голос с берега, когда тихо скользили мимо нашего лагеря.
- Плохо.
- Поворачивайте чай пить!
Мы ничего не ответили. Мы молча проплыли дальше к устью. В том месте, где Курунг-Урях впадает в Чару, дно его круто обрывается, образуя глубокую яму. Здесь можно закинуть спиннинг.
Самое страшное для спиннингиста-зацепиться крючком за корягу. Спутанную леску можно распутать, но зацепившуюся блесну не всегда вызволишь из беды. Все это я очень хорошо знал. Энергично вращая катушку, чтобы подтянуть далеко заброшенную блесну, я вдруг почувствовал резкий толчок. Зацепился! Проклятие! Леска туго натянулась, потом вдруг сразу ослабла и пошла на катушку.
- Блесна оторвалась! - проговорил я с досадой. Однако, наматывая леску дальше, я почувствовал тяжесть, словно за блесной тянулась вывороченная со дна коряга. Значит, блесна цела!
Неожиданно коряга сама всплыла на поверхность, и вокруг нее пошли волны, словно она ожила; потом коряга снова погрузилась. Я подтягивал ее ближе к лодке, а леску все дальше тянуло в сторону. Происходило что-то странное.
- Георгий, я ничего не пойму: или это коряга, или...
- Это таймень, однако! - почему-то шепотом, проговорил Бочаров.
Я продолжал крутить катушку, и натянутая леска почти вертикально приближалась к лодке.
- Еще секунда другая, и у нас с Георгием перехватило дыхание: огромный малиново красный таймень, упираясь, эдак боком, боком приближался к лодке: рядом с ним плыл другой, поменьше. Бочаров рванулся к мелкокалиберной винтовке. Второй таймень моментально исчез в глубине. За ним ринулся тот, что сидел на леске. Я едва успел отпустить катушку, которая бешено закрутилась, больно ударив меня по пальцу.
- Вот это случай! Ну, держись, Георгий!
- Не упустите! Только не упустите! - молил Бочаров.
Сказать по правде, мы даже немного струсили. Кто знает, как может повести себя таймень! Если он будет метаться и леской перехлестнет лодку, тогда одно неловкое движение-и мы окажемся в воде, в стремительном и глубоком потоке.
Вскоре я снова подтянул рыбу к лодке. И снова рядом с ней плыл ее напарник. При виде людей он опять скрылся. Я совсем близко подвел, видимо, уже ослабевшего тайменя. Георгий прицелился и выстрелил ему в голову. Таймень судорожно растопырил гребные плавники, величиной почти с человеческие ладони, и замер. Мы не смогли вытащить его из воды и отбуксировали к берегу, а там уже подняли и уложили на дно лодки. Рыба заняла половину нашего судна. Голова ее была не меньше человеческой.
Георгий торжествовал: его спиннинг выдержал ответственное испытание. А я был горд за себя: мне впервые посчастливилось поймать такую громадную рыбину.
- Рыбка что надо! - восхищался Бочаров, рассматривая гигантского тайменя.

- Вот ахнут нашито рыболовы!
- А второй-то тоже был хорош! - сказал я Георгия.
- Нс мешало бы и его сюда! - усмехнулся он.
- А почему они плавали вдвоем? - Говорят, что таймени часто стоят в ямах парой. Вдвоем-то веселее!
Возвращались мы почти в полной темноте, ориентируясь на огонек костра.
Наши спутники были в полной уверенности, что мы вернулись ни с чем. Они даже не подошли к лодке. Николай и Саня таскали к костру сучья, Иван Ильич и Саша рубили их.
Мы с Георгием молчали: рыбакам нечего хвастаться, когда улов говорит сам за себя.
- Ну так что, мужики, заделаем ухец,-сказал Николай, обращаясь к Волковым.
- Рыбка-то у нас уж очень неважнецкая,-проговорил Иван Ильич.
- А мы ее картошечкой сдобрим! Я прихватил!-и Николай направился к лодке.
Мы с Георгием переглянулись: "Ну, сейчас будет!" Прошло несколько томительных секунд и из темноты раздался вопль: - Иван Ильич! Санька!
Старик и сын аж вздрогнули и поторопились к лодке. За ними вскочил и мой Саша. Навстречу им из темноты показался Николай. Он обеими руками нес за жабры нашего тайменя. Хвост рыбины волочился по песку.
- Вы видали? И помалкивают, язви их!.. Рыбу приволокли к костру, положили на песок и стали громогласно оценивать ее достоинства.
...Ох и вкусна же получилась из этого тайменя уха! Она была жирной и ароматной. Мы смаковали каждый кусок, тщательно обсасывали каждую косточку. То и дело раздавались возгласы: - Мировая! - Однако, это уха! - Царю есть такую! - Еще подвали!
И снова наступала пауза, когда были слышны только выстрелы сучьев в костре да громкое прихлебывание. - Смотрика! - сказал неожиданно Саша, глядя
за реку.
Мы оглянулись. За лесом словно вспыхнул большой костер: из-за тайги, из-за речки всходила огненнокрасная луна. Сказочное светило кралось за темными силуэтами деревьев. Мы невольно притихли, и до моего уха долетел какой то неопределенный звук.
- Тихо! Послушайте,-сказал я,-там в лесу лает собака!
Прислушались все. Из-за леса действительно донесся хриплый лай старого пса. - Это гуран, самец косули,-сказал Саня. - Козел прочуял нас и предупреждает стадо об опасности,-пояснил Иван Ильич,
За лесом, из-за которого всплывала луна, простирались болотистые луга. По ночам туда выходят кормиться стада косуль.
В этот день с меня было довольно сильных впечатлений, Ведь мы с Сашей только утром находились в предгорьях Удокана, потом проехали двадцать километров на конях по тайге, проплыли тридцать на лодке, а теперь сидим в устье Курунг-Уряха. И все за один день! После сытной ухи клонило ко сну...
Туманное утро на таежной речке. Бледным силуэтом темнеет лес на берегах. В проеме между двумя лесистыми мысами висит мутный диск солнца. Под ним, словно в воздухе, медленно скользит лодка. Это Иван Ильич с сыном проверяют сети.
Еще очень рано. Мы ждем, когда рассеется туман. Плыть по реке в эту пору опасно.
Проходит полчаса, и туман исчезает бесследно. Невидимая сила увлекает его вверх и гонит к горам. Потом он поднимается еще выше и превращается в облака.
Мы прощаемся с Курунг-Уряхом. Прощаемся и с нашими новыми друзьями: Иван Ильич и сын собираются плыть в Чару. Георгий Бочаров вместе с ними решил вернуться в Чапа-Олого.
И вот снова мы в лодке. Чара круто поворачивает к каменной стене Кодара, в которой едва угадывается расселина. Через восемь километров впереди показывается остров. - Утюг! - кричит Николай.
Я сначала не понял, в чем дело. - Остров называется Утюгом,-пояснил Есипов. Узкий, вытянутый вдоль реки и заросший высоким лесом остров, действительно походил на утюг. Но мне он представился и в другом образе: мне он виделся громадным кораблем, который широко распустил свои зеленые паруса. Его мачтами были деревья, реями-раскинувшиеся ветви. Нет, это был не утюг, а зеленая бригантина далеких времен!
Николай круто повернул лодку от острова, и мы причалили к левому песчаному берегу Чары, напротив Утюга.
- Слезай, приехали! Остановка "Горячий ключ"! Горячий источник находился где-то за лесом, у подножия подступившего к реке хребта. Мы вытащили лодку на берег, взяли с собой все необходимое для киносъемки и углубились в лес. Тропа подвела нас к озеру. На дальнем конце его стоял деревянный домик.
. Николай стал громко вызывать переправу. Мы помогали ему до тех пор, пока от домов не отчалила лодка.
- Валекжанину и Золотуеву-привет!-встретил Николай товарищей, приплывших с того берега. - Зачем пожаловал, Есипов? Попарить косточки? - Гостей привез. Заснимут вас, голубчиков, на кинопленку.
Вскоре мы уже стояли перед большой избой, рубленной из толстых бревен. На ее дверях была прибита доска с надписью: "Каларский курорт". На этом необычном курорте неожиданно оказалось довольно много лечащихся.

- Салют путешественникам!-услышал я голос за своей спиной. Обернулся и увидел молодого геолога с бородой, которого мы встречали еще под Зародом в первый поход по Чарской тайге. - Кривенко! Чего вы здесь?
- Прогреваюсь после экспедиции, чтобы не было ревматизма!
...Мы с Сашей спешили воспользоваться ясной, солнечной погодой и сразу же принялись за съемку знаменитого источника. Для разговоров и знакомства с людьми у нас еще будет время вечером.
У самого озера из земли бьет совсем неприметный горячий ключ. От него исходит легкий запах сероводорода. "Пахнет порохом", как говорят здесь. Температура в источнике около пятидесяти градусов. В десяти метрах другой родничок выделяет сероватую жидкую грязь, так же пахнущую "порохом".
Рядом с источником, на высоком сухом берегу озера, в сосновом бору жители Чары построили две избы - общежития для лечащихся, а над самым целебным родником еще одну избушку в две комнаты-это мужское и женское отделения. В каждом поставили по ванне.
На этом курорте нет ни административного, ни обслуживающего персонала. Лечение проводится по системе самообслуживания: больной вооружается ведром, черпает горячую воду из источника и сливает ее в желоб, который сообщается с ванной.
Кто-то из опытных "курортников", опять же руководствуясь принципом самообслуживания, по собственной инициативе повесил на стенке график: первую ванну следует принимать три минуты, вторую - шесть, третью-девять и так далее-каждая следующая на три минуты продолжительней.
Конечно, пока еще курортное самодеятельное хозяйство здесь весьма примитивно. Но люди уезжают исцеленными, и слава о чарском источнике расходится далеко за пределы Читинской области. Рассказывают, что с берегов далекой Олекмы, из села УстьНюкжа, Амурской области, сюда в начале лета привезли на оленях старуху. Из-за острого ревматизма бедная бабушка совсем не могла двигаться. А когда за больной приехали в конце лета, она бодро пешком пошла к далекому дому на своих собственных исцеленных ногах.
В озере много рыбы, в основном крупной плотвы, или сороги, как ее здесь называют. В свободное от процедур время лечащиеся рыбачат. Поэтому и не запасаются особенно продуктами из Чары.
Впрочем, вечером за общим ужином наш Николай, отведав несколько жареных рыбешек, с напускным пренебрежением заявил:
- Однако разве это рыба? Одни кости! Ленок, таймень - вот это да!
- А ты, паря, чем речи говорить, налови ленков-то да и угости нас,-с хитрой улыбкой предложил совсем
седой и сухонький старичок, которого все называли "дед Макаровский".
- А что, дед?! И угощу! Вот завтра поедем к порогу и наловим.
- Ну, ну,-сказал дед и посерьезнел,-только замечай по левому берегу большую березу. Замечай ее, Николка! Ниже ее не приставай! Ни-ни! Страсть как кипит вода там в пороге! После жареной плотвы всласть пили чай. Молодые муж и жена с Витима, из Муйской котловины,-Анатолий и Вера Мелещенко говорили мне:
- Ну зачем нам ехать на Кавказ? Далеко, а здесь та же Мацеста! На лодке по Чаре прокатиться-одно удовольствие. А где вы найдете еще курорт, на котором можно и рыбку добывать, и охотиться, а к осени собирать ведрами ягоды и грибы?
Уже за полночь мы с Сашей уходили к себе в палатку спать. Прощаясь, Анатолий Мелещенко сказал:
- Приезжайте к нам на Витим, в Мую. Снимите Парамский порог или Сивакскую шиверу под горой Шаманом. Там же красота неописуемая! Приезжайте, не пожалеете.
- Спасибо большое, Толя. Пожалуй, мы это сделаем!
- Обязательно приезжайте! Остановитесь у меня в Толмачевске или у моих стариков в Муе.
Я дал слово Анатолию, что если нам с Сашей удастся попасть на Витим, то мы обязательно разыщем Мелещенко.
Кто знает, может быть, это наше путешествие по горам Северного Забайкалья завершится именно там? Рано утром мы отправились к порогу. В районе Горячего ключа Чара прорывает восточные отроги Кодара. Здесь она становится бурным, клокочущим потоком и образует несколько порогов, названных Сулуматскими по имени речки Сулумат, которая чуть ниже впадает в Чару.
Еще ниже ревет порог Пуричиканский, а за ним- Торские пороги, и где-то далеко после них Чара впадает в Олекму.
Николай причалил к левому берегу на почтительном расстоянии от порога, до которого мы дошли уже пешком. Чара, зажатая между высокой скалой справа и небольшим островом слева, устремляется в узкий проход. Перед самым порогом у обоих берегов образовались небольшие тихие заводи, или, как их здесь называют, улова. Вода в них неподвижна, а местами даже имеет обратное течение.
Мы перебрались через протоку на остров и подошли к самому порогу. Постояли и посмотрели, как кипит, бушует Чара, послушали, как бурлит она и грохочет по дну камнями. Еще раз прошли левым берегом. Николай все высматривал что-то. В одном месте, где река образовала маленькую заводь, он подозвал меня и сказал:
- Хорошее улово. Здесь рыбка должна быть. Сюда поставим сетку,
Вернувшись к лодке, мы посидели немного. Николай что-то обдумывал.
- Однако можно подплыть поближе,- решил он. Мы на малой скорости направились к порогу. Старались держаться левого берега. Николай долго выискивал глазами подходящее для ночлега место. Оно нашлось на правой стороне реки, где между камней укрылась небольшая тихая заводь с песчаным берегом. Есипов резко направил туда лодку.
Это была отличная площадка для лагеря. Тайга с мощными лиственницами начиналась сразу, почти от воды. Песок и густые заросли придавали месту уют. В кустах журчал крохотный ручеек. На плотном моховом ковре мы поставили палатку, а на песке развели костер. Впрочем, жить нам здесь недолго, только ночь провести, а следующим утром мы уже должны возвращаться на Горячий ключ, а там через денек, не больше, и в Чару. К этому времени подойдут наши олени, и мы сможем отправиться вдогонку за Преображенским в горы.
Под вечер Николай взял сети и, направляясь к лодке, попросил меня: - Вы мне поможете?
Я с удовольствием согласился. Мы переплыли на другую сторону к облюбованному Николаем улову, расставили на ночь две сетки и вернулись в лагерь.
Вечер был на редкость приятным. Тайгу просвечивали оранжевые лучи заходящего солнца. Этот пламенеющий свет озарил порог, превратив бурлящую воду в литое сверкающее золото.
- Охотники говорят, здесь частенько по утрам выходят на водопой изюбры, а иногда и медведи,- сказал Николай. У Саши засверкали глаза: - Попробуем их заснять! - Попытаемся!
Перед сном мы установили на берегу кинокамеру с телеобъективом, чтобы она в любую минуту была готова к съемке, и заснули под неумолчный шум порога.
Утром я осторожно выполз из палатки и осмотрел противоположный берег. Не вышел ли изюбр на водопой? А может быть, и косолапый пожаловал? Нет, там никого не было. Я продежурил у киноаппарата около часа, и все напрасно! Проснулись и мои спутники.
- Ребята,-сказал Николай,-завтрак пока не готовьте, будет уха!
- Поедем, глянем, много ль залетело в нашу сетку,-предложил он мне и добавил:-тозовку прихватите!
Малокалиберка, очевидно, на случай, если попадет крупный таймень",-подумал я. Взял винтовку, немного патронов и прихватил фотоаппарат.
Саша помог нам столкнуть лодку, Николай завел мотор, и мы отплыли.
То, что произошло дальше, и до сих пор кажется мне страшным сном.
Едва Николай вывел лодку на середину реки, как заглох мотор. Нас сразу же потянуло к порогу. Мы безуспешно пытались, орудуя шестами, противостоять течению. Мне трудно сказать, сколько времени прошло в этой страшной напряженной борьбе. Помню только, что резкий толчок выбил из рук шест и меня буквально выкинуло в кипящую грохочущую воду. В это мгновение, очевидно, за бортом оказался и Николай.
Бешеная струя воды подхватила меня, закрутила, замотала и сразу же стала затягивать вниз, вглубь. Совсем нерасчетливо расходуя силы, я отчаянно загребал
руками, толкался ногами, извивался, пытаясь выбраться на поверхность, а меня затягивало все глубже и глубже. Временами через толщу воды видел над собой светлое небо и рвался наверх к нему от смерти, которая все крепче и крепче схватывала меня. Я задыхался, силы мои иссякли, и я уже не мог бороться. Еще секунда- и все бы, наверное, кончилось, и тут словно кто-то вытолкнул меня из воды, я оказался на поверхности и в двух метрах от себя увидел перевернутую разбитую лодку. Рванулся к ней, ухватился за днище. Меня тошнило и мучил кашель: легкие и желудок были до отказа наполнены водой.
Немного отдышавшись, я увидел, что быстрое течение несет меня мимо устья Сулумата-значит, порог остался уже позади. Собрав последние силы, я забрался на днище и лег поперек лодки. Только теперь я почувствовал, как ломит правую ногу от студеной воды,-сапог с нее слетел. Через плечо висел намокший фотоаппарат. Рядом с лодкой прыгала на волнах выскочившая из кармана кассета.
Я хотел было сбросить оставшийся сапог и фотоаппарат, но увидел, что лодку опять несет на порожистое место, где среди клокотания воды выступают камни. Обеими руками я вцепился в смоленые борта. Тяжелые валы хлестнули по лицу, оглушили, залили с головой, лодка с треском билась о камни, и каждый удар казался мне последним: вот сейчас рассыпаются доски под моими сведенными руками и меня поглотит взбесившаяся струя порога...
Километрах в шести ниже Сулумата лодка застряла на каменистой береговой отмели. Я сполз в воду и, цепляясь руками за камни на дне, выбрался на берег. Меня била дрожь. Отдохнув и немного согревшись на солнышке, я, хромая, пошел осматриваться. Обнаружил, что нахожусь на лесистом острове и что от берегов он отделен широкими и глубокими протоками с быстрым течением.
Тщетно искал я место для переправы. Везде стремительная струя угрожала сбить с ног.
Был уже полдень, когда я наконец выбрал место с более спокойным течением. Опираясь на палку, зашел в воду, но через десяток шагов течение сбило меня с ног. Я отчаянно работал руками и ногами. Меня отнесло
очень далеко, но все-таки я достиг противоположного берега.
Потом я отправился обратно-к порогу, к нашему лагерю. Я шел берегом Чары, шел долго, преодолевая каменные завалы, крутые подъемы и спуски, топкие береговые отмели.
На лесистом мысу из-под ног у меня вспорхнул рябчик. Засвистев тревожно, он упал на землю и беспомощно, жалко заковылял, волоча крыло, припадая на одну лапу, смешно подпрыгивая. Я знал, что это рябчиха, что она хитрит, уводит меня от птенцов. Вот прямо передо мной на ветке кустика сидит крохотный рыжий комочек-рябчишка, поменьше куриного цыпленка. Он сидит неподвижно, наблюдает за мной удивленными круглыми глазами.
Я сказал ему что-то ласковое, ободряющее, дескать нечего тебе бояться, и он, смешно хлопая плохо оперенными крылышками, слетел на землю и спрятался в траве. Там же притаилось еще несколько таких же комочков. Рябчиха страшно разволновалась, она издавала испуганные крики, и я поспешил уйти, чтобы не тревожить пернатое семейство.
Солнце уже склонилось к хребту, когда я подошел к нашей палатке. Она была застегнута. - Саша! Николай!
Никто не откликался. Я заглянул в палатку: аппаратура, снаряжение и продовольствие-все было уложено. Поверх лежала записка: "28/**-59 г. на Ключи ушел в два часа дня. Ждите здесь. Галаджев".
"Ждите"-значит, Николая он тоже не видел. Где же Николай? Неужели...
Жутковато ночью одному в тайге. Я ежеминутно просыпался и прислушивался, не идет ли Николай. Рядом грозно ревел порог. Как-то за этим шумом мне почудился звук моторной лодки. Я выскочил из палатки на темный берег и прислушался - нет, никого нет.
Я развел костер и сел подле него, уставившись на пламя. С огнем было не так одиноко. Трещали сучья, искры неслись вверх, в черноту ночного неба. Дрожащий свет плясал на ближайших деревьях, а за ними мрак, непроглядная тьма. Мне казалось, нет я был уверен, что вот сейчас из этого мрака, из тьмы появится
Николай и скажет со своей доброй усмешкой: "Мужики, сегодня мы, однако, искупались..."
Я вскакивал и что было мочи кричал на всю ночную тайгу: "Николааай!" В ответ только грозно ревел порог. Я вновь садился к костру, подбрасывал в него несколько палок и снова погружался в какое-то странное оцепенение.
К утру я весь горел, чувствовал страшную слабость, меня душил сухой, рвущий горло кашель. Я сварил крепкий чай, напился и забрался в палатку. В полдень солнце нагрело перкалевую крышу надо мной, я пропотел и почувствовал себя лучше.
Пошел по берегу к порогу искать Николая. Мне все казалось, что я увижу его идущим навстречу. Иногда появлялась внутренняя уверенность в том, что Николай так же, как я, попал на остров и не может с него выбраться.
Дойдя до первых от порога островов, я громко звал Николая. Прислушивался, стараясь сквозь шум Чары уловить ответный голос. Николая нигде не было.
Едва я возвратился в лагерь, как вдруг услышал голоса на противоположном берегу. - Эй! Эй!
Там стоял Саша с одним из местных жителей, Александром Валекжаниным. - Где Николай? Я с горечью махнул рукой: - Нет Николая! Не знаю, где он!
Саша и Александр велели мне оставаться в палатке, а сами пошли вниз по Чаре на поиски. Обещали вернуться завтра.
...На следующий день в полдень на противоположном берегу снова появился Саша. Шум порога мешал разговаривать. Надрывая голосовые связки, он кричал:
- Идите по моим следам берегом до Утюга и ждите там! Это будет километров семь. Дорога плохая! - Ладно!
Он ушел. Я уложил в рюкзак хлеба и сахара, закрыл палатку, оставив немного продовольствия в ней на случай возвращения Николая. С котомкой за плечами, в рваной рубахе, с одним сапогом на левой ноге и с портянкой, обвязанной веревкой, на правой, я двинулся в путь.
Часа четыре я добирался до острова Утюг и очень устал. На противоположном берегу никого не было.
Наконец я увидел две человеческие фигуры. Это был Саша и его спутник. Вскоре они подплыли на лодке и перевезли меня на Горячий ключ.
На Каларском курорте все уже знали, конечно, о случившемся несчастье. Дед Макаровский не умолкал и на этот раз. Обращаясь к одной из женщин, он говорил:
- Ну вот, Полинка, а ты болтала-потонул Михаил. Видишь, девка, делато какие? - сказал он не то с сожалением, не то с осуждением и, повернувшись ко мне, пояснил:-Понимаешь, приходит Санька твой, рассказывает, что видел, как вы с Николаем попали в порог, а после только один из вас показался из воды. Ну вот, а она, Полинкато, и говорит: "Нет это Михаил потонул: он тучный, притом нездешний, а наш Николай сухенький, верткий, он обязательно выплывет. Это онде сцапался за лодкуто!"
- Молчи, дед! Теперь уже все одно,- махнула рукой Полина.
...На следующий день мы добрались до Чапа-Олого. Отсюда радист Георгий Бочаров по рации передал в Чару о случившемся.
Гоша Куликов давно уже пришел с оленями от Гришакана. Но отъезд нам пришлось отложить еще на несколько дней, пока не пройдет следствие.
Из Чары прибыл начальник районного отделения милиции майор В. С. Трунов. Мы подробно рассказали ему обо всем, что случилось на Сулуматском пороге. Два дня Трунов вместе с Сашей искали Николая. Я не мог пойти с ними: болела нога.
Они тщательно обследовали оба берега ниже Сулумата. Добрались до острова, на который выбрался я, видели застрявшую на камнях лодку и мои следы, идущие вдоль берега. Трунов сказал мне:
- Вы, дорогой мой, родились под счастливой звездой. Вас спасла чистая случайность. Я пожал плечами, не зная, что отвечать. До Чары мы добрались на колхозной лодке. Куликов с оленями пошел кратчайшим путем через тайгу и прибыл в село почти одновременно с нами.
Незавидная слава быть участником событий, при которых погиб человек. В селе на нас смотрели так, словно мы в какой-то мере повинны в смерти Николая Есипова.
Беспредельно жаль было погибшего товарища. Это чувство владело нами все последующие месяцы экспедиции, которую мы обязаны были продолжать. В горах нас ждал отряд Преображенского.

<< Назад  Далее >>