ВНИЗ ПО ЧАРЕ

Я люблю северную природу с ее молчаливой хмуростью, однообразием небогатых красок, люблю, должно быть, за первобытное одиночество и дикость, свойственные ей, и не променяю на картинную яркость юга, назойливо лезущую вам в душу. И. А. Ефремов

Чаре нас ждал приятный сюрприз: два каюра пригнали из колхоза долгожданных оленей. Проводник Преображенского - высокий худощавый эвенк Володя Трынкин. С ним Владимир Сергеевич уже ходил в Кодар в 1958 году. Вместе с Трынкиным в горы идет и его шестидесятивосьмилетняя мать, Ирина Алексеевна.
Володя весел и приветлив: только познакомившись, он разговаривал с нами как старый приятель.
Другой каюр - эвенк Гоша Куликов, малоразговорчивый, тихий двадцатитрехлетний парень - назначен проводником в нашу киногруппу.
Все идет хорошо, мы бодро пакуем вьюки, но... после того, как Владимир Сергеевич отобрал заказанные для своего отряда двадцать пять оленей, выяснилось, что нашей киногруппе прислали только пять, хотя должно быть десять. Мы пробуем грузить аппаратуру на пятерых. Под тяжестью ящиков с киноснаряжением спины оленей прогибаются, животные приседают.
- Нет, с таким количеством оленей в горы идти нельзя. Они не выдержат первого же перехода,- говорит Преображенский.-Вам нужно еще столько же.
Как это ни печально, но нам придется задержаться в Чаре, пока Гоша Куликов сходит обратно в колхоз еще за пятью животными. После этого мы будем догонять отряд географов. Другого выхода нет.

Уславливаемся, что Преображенский и его спутники будут ждать нас на перевале с Верхнего Сакукана на Левую Сыгыкту через две недели. Если опоздаем, нам придется самостоятельно пробираться по Левой Сыгыкте до ее большого правого притока - Ледниковой, в верховьях которой будет расположен главный лагерь Преображенского.
Географы вьючат оленей. Я смотрю на их работу с нескрываемой завистью. Наконец погрузка закончена, отряд готов к походу. Мы прощаемся. Владимир Сергеевич еще раз напоминает: - Держите путь на ущелье Верхнего Сакукана. Не теряйте следы наших оленей. Когда подойдете к узкой теснине-у одинокой избушки, переходите на другую сторону реки. От теснины до перевала не так уж далеко. За пять шесть дней дойдете. Ждем вас к пятнадцатому числу.
Олений караван направляется в тайгу. За ним следуют Игорь Тимашев, Таня Александрова и Владимир Сергеевич.
А мы остаемся. Откровенно говоря, настроение у нас с Сашей гадкое, словно нас кто-то обманул.
Сколько же дней понадобится Гоше Куликову для того, чтобы привести недостающих пять оленей? Он отправляется за ними сегодня в колхоз Чапа-Олого, расположенный в восьмидесяти километрах ниже по Чаре. Мы, в который уже раз, подсчитываем: до Чапа-Олого идти два дня, в оленье стадо, пасущееся в отрогах Восточного Удокана,-еще два, обратно в Чару-четыре, итого - больше недели!
Столько дней мы не имеем права сидеть без съемки! Какой же маршрут выбрать на этот раз? Местные жители рассказывали о. горячем источнике на Чаре. Правда, до него далековато - сто сорок километров, но и времени теперь у нас немало. Кстати заглянем по пути в колхоз с экзотическим названием Чапа-Олого, куда ушел за оленями Гоша Куликов.
Мы с Сашей отправляемся в райком партии просить, не дадут ли нам моторную лодку с мотористом. Второй секретарь Сухомесов вынужден нас огорчить: в райкоме сегодня нет свободных лодок. Мы приуныли: "Что же предпринять?" Сухомесов и сам огорчен, что не может нам помочь. Но увидев кого-то за окном, он оживился и крикнул:
- Есипов! Заходи!-и обратившись к нам, сказал:- Это он возил вас к пескам. Попросим его еще раз! В райком вошел Есипов.
- Старым знакомым привет! - сказал Сухомесов изложил наш план, и Есипов тут же охотно согласился сплавать вниз по Чаре:
- Мне как раз туда нужно, давно собирался!
- Ну вот,- облегченно вздохнул Сухомесов,- прихватишь с собой и кинооператоров!
- Есть!
Николай Есипов служил инспектором лесхоза, и ему надо было посмотреть лесные участки от Горячих ключей до Сулуматского порога. Предполагал он так же заехать в Чапа-Олого, чтобы повидаться с лесником.

Одним словом, все складывалось удачно, и никто из нас не предполагал, как трагически закончится этот маршрут.
Во второй половине дня, погрузив все необходимое снаряжение в лодку, мы отплыли.
Река Чара сразу же пленила нас своей таежной красотой. Еще виднелись вдали домики поселка, а мы уже скользили по широкому коридору. Справа и слева от нас стеной встал дикий лиственничный лес. Гигантские завалы из поверженных стволов, хаотически нагроможденных друг на друга и тесно сплетенных изломанными ветвями, встречали нас на узких протоках. По берегам непролазные чащи то тут, то там сменялись болотами. Вдали над лесом возвышались запорошенные снегом скалистые горы.

Река причудливо петляет, извивается хребет Кодар, тянувшийся левее Чары, вдруг оказывается с правой стороны. Иногда мы плывем прямо на его каменную стену, но Чара снова меняет свое направление, и перед нами уже другой хребет Удокан. Солнце светит то в лицо, то в спину.
Такими зигзагами до самого Чапа-Олого! перекрикивая шум мотора сообщает Николай. - Сколько километров?! кричит Саша. По прямой сорок, а по реке все восемьдесят! Мы уже миновали устье двух притоков - совсем маленькой Анарги и внушительного Инкура. Чара то суживается и стремительно несется, то становится широкой, полноводной и медлительной. Время от времени виден каменный ящичек Зарода, прилепившийся к подножию Кодара. Он то появляется, то исчезает, скрываясь; за высокой стеной леса. Вот и еще приток. - Река Кемен! - кричит Есипов. Мы причаливаем к правому берегу в устье полноводного притока. Николай продувает забившуюся песком магистраль водяного охлаждения. - Барахлит что-то моторчик!
- Что с ним? - спрашивает Саша с видом знаток: - Перегревается! Дотянем ли до Чапа-Олого? - Дотянем! - авторитетно заявляет Саша. - Хорошо бы, паря, да не надеюсь. Придется, однако, заночевать на полпути.
Саша включается в ремонт мотора. Я в этом ничего не смыслю, меня больше интересует география, и поэт му я спрашиваю Николая:
- Откуда вытекает эта река Кемен?
- Из Удокана. Недалеко от Амудисских озер.
- А к ним можно подняться на лодке?
- Да озеро?.. Нет,- Есипов оторвался от и показал рукой в сторону Удокана.
- Там через теснину к Амудисам идет старая хорошая тропа.
- Говорят, уж очень красиво на этих озера Правда?
- Там красота! А рыбка-то какая!.. Самые крупные сиги - в Амудисах! А ленки там куда крупнее, чем Чаре. А дичи там, а зверья - навалом!
- Навалом, говоришь?
- Ну!.

Николай закончил возню с мотором, и мы поплыли дальше. На стремительных перекатах, которые здесь называют шиверами, Николай выключает мотор, и я закидываю спиннинг, но безуспешно - моя блесна никого привлекает.
Чара извивается, крутит по долине, но мы все же уклонно приближаемся к отрогам Кодара.
Николай часто оборачивается к мотору, что-то ре пирует на ходу. То и дело слышны перебои. Впер( слева показалось устье какой-то речки.
- Старый Апсат,- пояснил Николай и свернул притоку. Нос лодки мягко ткнулся в песчаный берег - В чем дело? Моторист безнадежно машет рукой:
- Опять засорилось! Придется разбирать мотор) - Давай-ка! - с энтузиазмом воскликнул Саша. Они вдвоем снимают мотор и выносят его на берег, где среди кустов виднеется остов шалаша.
- Здесь, однако, и ночевать придется... - Зачем здесь? Лучше в Чапа-Олого,- предлагает мой помощник.
Николай посмотрел на часы: было уже около шести вечера.
- Сегодня уже не доплыть!
И тут я замечаю неподалеку у берега чью-то лодку. Я показываю ее Николаю.
- Э-э, да мы здесь не одни! - говорит он и кричит:
-О-оо!
И тотчас из-за прибрежных зарослей к нам выходит небольшого роста старичок. Есипов удивленно восклицает: - Дядя Филипп, ты что тут делаешь?! - Как что? Рыбачу! - Вот встреча! Ну и как? - Да вон, лежит дурило!
Мы пошли к месту, куда показал дядя Филипп. Там стоял бочонок. Из него торчал хвост огромного тайменя.
- Вот это рыбка! - одобрительно отозвался Николай.
Я и Саша стояли просто ошеломленные, нам еще не приходилось видеть такого гиганта.
- Сколько же в нем весу?
- Не знаю,- ответил старичок,- а вот длину-то измерил: семь с половиной четвертей - с меня ростом!
- Как же вы его поймали? - спросил Саша.
- Сеткой. - И он не порвал ее?
- Какое! Исколошматил всю!
Дядя Филипп с видимым удовольствием рассказывает нам все подробности:
- Я поднял сеть-то, а он, словно бревно, высунулся из воды. Я думал - лесина. А потом глаза-то приметил, они у него во какие! Зрачки белые!
Видя, что мы слушаем с интересом, старик все больше воодушевлялся:
- Как я взглянул на него, у меня аж мурашки по коже. Зацепил, стало быть, я его крючком, тяну, а крючок-то разогнулся!..
- Да ну?-подзадоривал его Николай. - Вот те и "да ну"! Я ему промеж глаз раз десять зазвиздил палкой. Оглушил. А то бы и не справиться. Распорол я его, а в ем два налима да турпанутка здоровый! Во какие дела-то!
Мы долго и шумно удивлялись и восхищались колоссальным размерам тайменя, измеряли, ощупывали его. Хвост и половина туловища тайменя отливали малиновым цветом, концы плавников-красные. Голова рыбины была намного больше, чем у самого дяди Филиппа. Казалось даже невероятным, чтобы такой хлипкий старичок смог справиться с этаким гигантом. Однако постепенно рыбачьи страсти улеглись.
- Значит, будем ночевать?-спросил я Есипова. Дядя Филипп опередил Николая с ответом: - А чо? Здесь место доброе: дрова и вода под боком, ночуйте за компанию. Я соглашаюсь: ночевать так ночевать! Вечернее солнце уже касалось острых шпилей Кодара. В его лучах тайга по берегам Чары окрашивалась в приятный оранжевый цвет и казалась особенно дремучей, сказочной. От нее веяло вечерней прохладой и смолистым ароматом. Дышалось удивительно легко.
Очарованный природой, я углубился в темный лес. Медленно шел по мягкому настилу из лиственничной хвои и настороженно прислушивался к звукам вечернего леса. В прибрежных кустах тревожно просвистел рябчик. Я пошел на свист. Вскоре послышался характерный шум крыльев: один за другим с земли взлетели три птицы и уселись на ветвях деревьев...
Когда я вернулся на стоянку, там уже пылал костер. Мотор лежал разобранным на расстеленном плаще. Ремонтные работы были отложены до утра.
Старик о чем-то беседовал с Николаем. Саша кашеварил.
Я проснулся рано. Над Чарой стоял туман. Он плотной завесой укрыл прибрежный лес и реку.
Но вот на востоке поднялся расплавленный огненный шар. В небе заголубели просветы. Между белыми, как вата, облаками показались скалистые выступы Кодара. День обещал быть хорошим.
После завтрака мы все трое долго возились с мотором. Собирали его, пробовали, снова разбирали. Николай злился, проклиная несовершенную технику:
- Не мотор, а барахло! А еще "Москвой" называется! Это...- Николай не договорил, потому что с реки послышалось характерное тарахтение. Кто-то шел на моторке вниз по Чаре. Мы стали с надеждой поглядывать на реку. Но звук постепенно удалялся и вскоре вовсе исчез. Дядя Филипп пояснил:
- Это петля на Чаре увела моторку; она же ее и вернет к нам.
И точно - через несколько минут снова послышалось тарахтение, и из-за поворота на реке показалась лодка. В ней мы узнали рыбаков из поселка Чары: известный мастер по лову тайменей Алексей Осмолкин со своим товарищем и третий с ними-наш старый знакомый Володя Толбатов.
С Володей мы познакомились еще в Чите, в аэропорту. Это он на "Антоне" доставил нас в Чару.
- А ято думал, вы уже на Горячих ключах прогреваетесь!-сказал Толбатов.-Техника подвела...-увидел он разобранный мотор.
- Знакомая картина!
Рыбаки приняли деятельное участие в ремонте нашего мотора. Еще раз он был разобран, собран и опробован. Та же история! Помпа отказывалась нагнетать воду для охлаждения.
Видя, что дело безнадежное, Есипов сказал рыбакам: - Что ж вы снами-то маяться будете, плывите дальше. Мы уж как-нибудь сами.
Отведав нашего чайку, рыбаки отправились вниз по Чаре.
В этот солнечный летний день на реке было особенно красиво: ярко-зеленое море тайги по берегам и снежные гребни Кодара и Удокана на голубом небе. Щемило сердце от досады, что мы не можем плыть. Саша с Колей снова принялись за мотор, а я ушел с кинокамерой по берегу Апсата "на охоту".
Вплотную к реке подступала тайга. Кое-где деревья словно бы разбегались, оставляя обширные открытые
пространства. Там лежали болота, заросшие высокой травой. Вот где раздолье косулям! И действительно, на песчаном берегу множество косульих следов. Видно, табуны животных ходили здесь. Но мои поиски не увенчались успехом: ни косули, ни другие обитатели тайги так и не попались. Пришлось удовольствоваться съемкой таежных пейзажей.
На обратном пути, не доходя лагеря, я услышал звук внезапно взревевшего мотора, затем крики "ура!" Выскочив из лесу, я увидел такую картину: Саша отплясывал на берегу какой-то фантастический танец, а Николай, стоя по колено в воде, гоготал во все горло и "поддавал газа" истошно ревущему мотору. Чуть поодаль глядел на все это дядя Филипп. Он улыбался, качал головой и всплескивал руками.
- Плывем, мужики, плывем дальше! - кричал Николай, вытирая измазанной в машинном масле фуражкой потное лицо.
Вскоре мы попрощались со стариком и отплыли от устья Апсата. Мотор работал безупречно. Настроение у всех было отличное. Мы скинули рубашки - так хорошо погреться под теплыми лучами летнего солнца.
Однако не прошло и получаса, как по небу потянулась хмурая пелена. Солнце постепенно закрывалось тонкой вуалью высоких перистых облаков. Вокруг него образовалось огромное светящееся кольцо. А когда река круто повернула к восточным отрогам Кодара, мы увидели, что оттуда в долину скатывается темная клубящаяся масса туч.
Внезапно на лодку обрушился дождь. Мы укрылись палаткой. Только Николай самоотверженно остался у руля. Капли шумно колотили по брезенту. Их дробный перестук и рокот мотора - все слилось в единый гул. Я было уже задремал, согнувшись в три погибели под намокшим брезентом, как вдруг разом обрезало дробь дождевых капель, стало необычайно тихо. Только мягко и ритмично тарахтел лодочный мотор. Дождь прекратился так же внезапно, как и начался.
Выглянув изпод укрытия, мы с Сашей ахнули: над долиной нависли две яркие семицветные арки, две сияющие радуги - одна над другой. По реке, отражая радуги, текли нарядные разноцветные струйки. Лодка наша плыла теперь под двойной радужный мост, перекинутый
с берега на берег. А на берегах величественно стояла тайга, еще более прекрасная после дождя, по небу стремительно мчались причудливой формы облака, фантастически освещенные вечерним солнцем. Мы молчали, очарованные необычайной, почти нереальной красотой природы. Недаром реку называют Чарой]
С каждой петлей реки Кодар приближался. Слева показалось устье какой-то речки. Николай кричит: - Нижний Сакукан!
Когда мы подплыли к его широкому устью, я попросил Николая выключить мотор и закинул спиннинг. Закинул раз, закинул два-все безуспешно. Закинул в третий раз и вижу, как за блесной погналась серая тень. Через секунду рыбина неистово забилась на крючке. - Таймень! - безапелляционно бросил Саша. Я был уверен в том же и согласно кивнул головой. Быстро подтянул добычу к лодке, и Николай сказал: - Ленок!..
На дно лодки упала покрытая темными пятнами рыбина с характерным жировым плавником, как у всех лососей. Эвенки называют ее майгой. Если бы темные пятна по туловищу ленка были красными, то он безусловно походил бы на форель. Чешский писатель Рудольф Лускач так и называет эту рыбу форелью.
Мы миновали еще несколько излучин, и вот справа над рекой навис высокий берег. - Сейчас будут пески! - крикнул Николай. - Как, и здесь пески?! - удивился Саша. Быстрое течение подогнало нас к отвесному песчаному склону. Это был второй кусочек Чарских песков, но уже давно заросший сосновым лесом. Может, так же зарастет со временем и знаменитая песчаная полоса у села Чары?
Мы проплываем под крутым, почти отвесным склоном. Из-под корней сосен в реку с шумом срываются комья сырого песка. Река здесь сильно обмелела. Николай встал во весь рост и пристально, напряженно высматривает глубокие места, по которым можно проплыть. И все-таки лодка винтом задевает дно, мотор несколько раз недовольно рявкает и замолкает.
- Эх, и поганое же местечко! Всегда тут скребемся! - досадует Николай.
Мы с Сашей вылезаем и аккуратно, чтобы не черпнуть холодную воду голенищами, толкаем лодку по мелководью. Николай помогает шестом. Внезапно песчаная отмель под ногами обрывается, и мы, провалившись в глубокую яму, повисаем на бортах. Обрадовано взревел мотор...
Поплыли дальше, но вскоре, посмотрев на низкое уже солнце, Николай сказал:
- Мужики, придется место выбирать под лагерь. Не доплывем мы сегодня!
Он прав - скоро наступит ночь, плыть вслепую по обмелевшей реке опасно; пока еще видны берега, надо искать место для ночлега.
Ниже песков мы присматриваемся к правому берегу. Наше внимание привлекает раскидистое дерево, освещенное последними лучами солнца. Под этим деревом, что ли, устроить лагерь?
- Смотритека, смотрите,- восклицает Николай,- чудной сук какой, как птица!
Да нет же, это не сук - это глухарь вытянул шею и замер так.
- Братцы, это глухарь,- тихо говорю я.
- Ерунда! Это сук! - утверждает Саша. Я второпях готовлю кинокамеру: - Коля, поворачивай к берегу и глуши мотор! Николай без особого энтузиазма выполняет мою просьбу.
Я держу в визире киноаппарата медленно приближающееся дерево, но когда лодка подплывает еще ближе, а "глухарь" остается все таким же неподвижным изваянием, я признаю свою ошибку:
- И верно не глухарь,- говорю я и опускаю аппарат,
- Обыкновенный сук,- удовлетворенно констатирует Саша и собирается еще что-то добавить насчет зоркости охотничьего глаза, но в этот момент "сук" взмахивает большими крыльями и тяжело, как будто падая, слетает с дерева...
- Здесь мы и заночуем!
- Николай смеется, глядя на наши озадаченные лица.
Ночь наступила незаметно. Еще горел красным пламенем небосвод над Кодаром, а со стороны Удокана уже поднялась луна. Вся тайга наполнилась серебристой
дымкой, каким-то сказочным светом, в котором все краски, кроме зеленых, поблекли.
Мы пекли на костре лепка. Ночную тишину нарушало только потрескивание искр, несущихся к вершинам деревьев. И было кругом столько непередаваемой прелести, что невольно вспомнились слова писателя Гончарова: "Как прекрасна жизнь, между прочим, и потому, что человек может путешествовать".
Мы лежали в спальных мешках и смотрели вверх, на кроны лиственниц, по которым медленно скользил красноватый луч восхода.
- Далеко ли до Чапа-Олого? - спросил я Николая. - Семнадцать километров осталось. Немногим поболее часа плыть!
- Тише! - внезапно прервал нас Саша. Мы прислушались. С таежных озер, расположенных где-то неподалеку, до нас доносилось кряканье уток.
- Нет, это невозможно слушать спокойно! - воскликнул Саша и выскочил из мешка.
Снова, как вчера, когда над туманом показался огненный шар, по долине пронесся легкий ветерок. Через каких-нибудь полчаса вся молочная пелена ушла к горам и там застряла в распадках. Тайгу залили яркие лучи чистого утреннего солнца. Мелкие росинки, покрывшие растения, горели и переливались тысячами радужных огоньков. Все вокруг дышало неуемной радостью жизни.
Не хотелось расставаться с этим прекрасным уголком, но нужно было плыть дальше.
Перед самым Чапа-Олого Чара приняла справа речку Икабью, так же берущую начало из Удокана. Через два километра впереди показались крыши домов.
Нашу лодку встречали. Здесь так водится - услышат жители села звук мотора по реке, идут на берег: лодка из Чары всегда привозит почту, новых людей. Среди встречающих был Гоша Куликов и небольшого роста мужчина с красивыми голубыми глазами. Он первым подошел к лодке:
- Здорово, Есипов! Зачем пожаловал к нам? - Да вот кинооператоров привез, Василий Егорович. - Аа! Здравствуйте, товарищи! .
Это был председатель колхоза Погадаев, Я хотел было начать разговор об оленях, но он опередил меня: - Поболее оленей не могли послать вам. - А этих нам мало.
- Знаю. Вот сегодня Куликов пойдет за остальными в стадо...
- Далеко ли до стада? - спросил я Погадаева. - Километров двадцать, в горы. Хотите прокатиться туда, могу дать верховых коней.
"О! Это было бы здорово,-думаю я,-но как посмотрит на такую задержку наш моторист?"
- Николай, ты как думаешь, если мы сходим в стадо?
- А чего, валяйте! У меня здесь есть дело по лесничеству, да и мотор починю. Вернетесь - поплывем к Горячему ключу.
- Правильно! - говорит председатель колхоза.- А теперь отдохните с дороги часок и можете ехать.
Василий Егорович ведет нас в свою только что отстроенную избу, знакомит с женой Анной Васильевной и детишками, которых у него много. Пока мы чаевали, Погадаев рассказал не то легенду, не то предание, о названии "Чапа-Олого".
Когда-то давно здесь, на берегу Чары, остановился со своей семьей кочующий эвенк по имени Чапа. Видит-место доброе: река, луга, леса и озера. Можно рыбачить, охотиться, и оленям корму вдоволь. Построил чум, зажил да так и остался насовсем, не хотелось покидать хорошее место.
Оседлый эвенк для тех времен - явление необычное. Может, и сам Чапа удивлялся, что остался навсегда на берегу Чары, а эвенки с издевкой говорили: "Чапа забрался в берлогу! Конченный эвенк!" Люди стали называть новое становище "Чапа-Олого". Слово "олого" означает берлогу, нору, беличье гнездогайно. С тех пор название "Чапа-Олого" навечно укрепилось за этим местом.
Теперь Чапа-Олого нанесено на карту. Здесь колхоз "Заря", магазин, пекарня, клуб, школа, радиоузел, библиотека, медицинский пункт. Уже много лет руководит колхозом Егор Иванович Погадаев. Сам он забайкалец, родился на берегах Витима. Волевой, сильный человек, с отличным сибирским характером.

<< Назад  Далее >>