НА ОЗЕРЕ ЛЕПРИНДО

Сила, очарование тайги в том, что разве только птицы знают, где она кончается.
А. П. Чехов

Мы распрощались с Гошей Куликовым. Это грустно. Всегда грустно расставаться с человеком, с которым много дней провел в экспедиции. Но ничего не поделаешь. Олени нам уже не нужны. Проводник отправился с ними обратно в Чапа-Олого, и мы с ним, вернее всего, никогда больше не увидимся.
Теперь мы готовимся к новому походу. Надо торопиться: зима подберется незаметно, а в нашем плане еще два серьезных маршрута. В райкоме партии произошел такой разговор: - Куда теперь направите путь?-спросил меня секретарь райкома.
- Хотели бы на Амудисские озера. - А у нас есть еще местечко, не менее интересное. Тоже озера. Рыбка там водится особая. Называют ее... ну в шутку "царской рыбой" называют, А какое точное ее название- забыл. - Хариус?
- Нет. Этого по всему Забайкалью хоть отбавляй. А той рыбы, кажется, нет нигде, кроме озера Леприндо.
Мне вспомнился разговор в самолете на пути из Читы в Чару, когда мы впервые услышали об "особенной" рыбе из озера Леприндо. - Может быть, форель?
- Называют ее здесь так, но это не форель, это особая порода. У нее по бокам красные пятнышки, а мясо оранжевое, икра, как у кеты. - Может быть, это разновидность ленка? - Нет, нет. Ленка в наших реках тоже много. В общем, побывайте на Леприндо, сами посмотрите и снимите нашу каларскую форель.
Этот разговор и решил дело.
В назначенный день к нам из колхоза "Красный таежник" по договоренности приезжает проводник с пятью лошадьми. Я сидел в избе, когда услышал на улице удивленный возглас Саши: - Виктор!
- Привет следопытам!-отвечает ему незнакомый голос.
Я выбежал и узнал в проводнике Виктора Курчатова, с которым мы встречались под Зародом. В руках у него берестяная труба, манок для изюбров. - Приятная встреча!
- Да вот Володька Трынкин сказал мне, что вы ребята неплохие, я и набился к вам.
- Правильно сделал, Виктор! - одобряет Саша. Мы не теряем ни минуты. Собираем все необходимое для очередного путешествия. Хоть оно и нс очень далекое и не очень трудное-семьдесят километров верхом по осенней тайге, все же снарядиться нужно как следует-лишнего не брать, а нужного не забыть. Снабжением и вообще хозяйством ведает Саша.
- Чай, сахар, соль?-с пристрастием допрашиваю его.
- Навалом!
- Ружья, патроны, спиннинг, топоры?
- Есть!
Мы садимся на коней и медленно едем по поселку. Впереди Виктор Курчатов. Замыкают кавалькаду три собаки. Они ссорятся между собой, оспаривая право идти с нами в поход.
Когда солнце скрылось за Кодаром, с гор повеяло холодом, а на безоблачном небе засверкали звезды, мы остановились для первой ночевки на леприндском маршруте.
Вечер в тайге-это время костров и бесконечных разговоров.
После ужина я спросил у проводника: - Знаешь ли ты, Виктор, что на этом самом месте, на котором мы сейчас сидим, лет через десять будет железнодорожная станция? - Интересно! Прямо здесь, возле аяна? - Да. Это один из проектов... А что? Место ровное, сухое, река рядом.
- Приезжайте тогда к нам.
- Обязательно приеду по повой железной дороге.. - Интересно... Эх, и весело же станет у нас! Лежа у костра, мы до позднего часа мечтали о будущем Чары, воображали себе это будущее. А в тайге стояла таинственная тишина. Где-то рядом в темноте фыркали лошади. С треском вырывались из пламени искры и, как маленькие ракеты, уносились в холодный осенний воздух, к звездному осеннему небу.
Я проснулся, когда стволы деревьев порозовели под первыми лучами восходящего солнца.
Все вокруг: хвоя лиственниц и ветви, ягоды голубики, трава и спальные мешки,- все сияющие серебрилось, сверкало алмазной искрой сухого инея.
Это было удивительное утро. Солнечное и холодное. Тихое и сверкающее. Когда солнце поднялось над тайгой, иней стаял и превратился в росу. На каждой ветке, на каждом кустике всеми цветами радуги заиграли хрустальные бусины.
Весь день ехали то сухим сосновым бором, то обширными таежными болотами. Поодаль, на склонах, лиственничная тайга покрылась золотящейся желтой хвоей. Спугивали глухарей и провожали взглядом улетающих птиц. Нам не до охоты, надо торопиться на Леприндо. Правда, проводник все надеялся встретить крупного зверя, он часто трубил в берестяной манок-вдруг выбежит изюбр на этот зов!
К вечеру между стволов показалась ветхая избушка-зимовье со странным названием Полтора Мошенника. Виктор продудел в берестяной манок. Из лесу откликнулся человеческий голос: "Эээ!" Нас встретил хозяин зимовья, старик с интеллигентным лицом, Наум Ильич Тащенко.
- Кинооператоры? Слышал я о вас! Приятно в тайге встретить жилье. К нашим услугам теплая печь и широкие нары. Есть даже сено для лошадей.
Зимовье Полтора Мошенника стоит на берегу ручья, вытекающего из гор Кодара. По словам Тащенко, ручей у избушки зимой не замерзает. Но километра на два
ниже, где течение его замедляется, он промерзает до дна, вода начинает течь по льду, и за зиму образуется наледь высотой до четырех метров.
На столе горит уютная керосиновая лампа, на стене громко тикают ходики. Мы пьем горячий, обжигающий чай, курим толстые махорочные самокрутки и слушаем.
Наум Ильич рассказывает о происхождении странного названия зимовья.
Лет двадцать назад здесь поселился человек. Не без основания носил он прозвище Мошенник. Случилось в ту пору проходить через зимовье молодому старателю с прииска из-за Удокана.
Старатель нес немного намытого золота. Хозяин зимовья и его жена решили завладеть драгоценным металлом, а старателя убить. Но тот был парень не промах и устроил им изрядную потасовку. Жена убежала в тайгу, а сам с подбитой физиономией прибежал в Чару и пустил слух, что на него напал старатель. Однако парень явился в село, рассказал истинную историю, ему поверили, а мошенника и его драгоценную половину арестовали.
- С тех пор и называют сию обитель Полтора Мошенника,-закончил Тащенко и пояснил:-Муж, стало быть, полный мошенник, ну а жена сошла только за половину.
За полночь, когда Саша и Виктор уже сладко посапывали на широких нарах, Наум Ильич рассказал мне невеселую историю своей жизни.
Тащенко приходился внучатым племянником известному атаману Семенову, ярому врагу Советской власти в Забайкалье. Впрочем, Наум Ильич даже и не видел никогда своего родственника.
С первых же дней гражданской войны Тащенко сражался в рядах забайкальских партизан. Бился с колчаковцами и с бандами своего "двоюродного деда". Но самое страшное испытание судьба припасла ему впереди. Его оклеветали, припомнили родственные отношения с атаманом Семеновым, скрывшимся в Маньчжурии.
На много лет затянулось несправедливое осуждение. Отвернулась жена, забыли его друзья и близкие. Так оказался Тащенко в горах Северного Забайкалья. Наконец правда восторжествовала, Наума Ильича реабилитировали, восстановили в правах и удостоили персональной пенсии, как бывшего красного партизана. Но уж близилась старость, и не было уже сил резко менять обстановку жизни. Даже хотелось уединения, и он избрал это далекое таежное зимовье, где числился сторожем.
Рядом проходит зимний путь с Витима в Чару. Здесь отдыхают обозы. Люди греются, пьют чай, ночуют, кормят лошадей.
Я было сказал Науму Ильичу, что плохо так- одному, без людей. Наум Ильич покачал головой:
- Это я раньше был без людей, а теперь я с людьми. У меня часто бывают гости. А потом улыбнулся и добавил:
- Да и живу я не один, с приятелем. Он на чердаке. Бурундук. И занятие есть у меня: пишу,-он показал высокую стопу тетрадей.
Позже, в Чаре, нам говорили, что Тащенко пишет стихи и прозу, что некоторые его вещи уже публиковались.
От зимовья совсем недалеко до озера Леприндо. Мы едем старой заросшей дорогой, которая вьется по некрутым горным склонам и лишь изредка спускается в болотистые низины.
Стоит та замечательная пора, которую называют золотой осенью. Она и здесь, в Забайкалье, "очей очарованье".
Солнечно и сухо, воздух спокоен, прозрачен и как-то по-особенному бодрящ и свеж. В такие дни и дышится легко, и все вокруг радует глаз: и желтеющая тайга, и бледная синева высокого неба, и четкие контуры озаренных солнцем гор. Кони идут бодрым ровным шагом. Мы мерно покачиваемся в седлах, охваченные каким-то блаженным умиротворением, и не подозреваем, какие испытания готовятся нам за первым же поворотом дороги.
Еще не доезжая до реки, мы издали услышали ее шум. А когда подъехали к высокому берегу, перед нами открылась панорама широкой речной долины, где, разлившись на узкие протоки, бурлила по камням Чара. Озеро Леприндо было уже где-то рядом. Это из него вытекали шумные воды реки.
Мы спустились в низину. В центре ее находилось болото. Среди зеленых и красноватых моховых кочек
жирно поблескивали Окна ржавой воды. Виктор повел нас в объезд по краю болота, где гуще ароматный багульник и кустарниковая березка. Мы ехали гуськом, один за другим, и кони наши шагали совсем бесшумно по толстому моховому ковру. Вдруг я увидел, что вороной, на котором впереди ехал Виктор, словно осел на задние ноги, и тотчас передние его тоже глубоко ушли в зыбучую почву. Проводник едва успел спрыгнуть с седла. Почти одновременно увязли в болоте еще две лошади с вьюками.
Испуганные животные начали судорожно биться в грязи. Но чем сильнее они пытались вырваться из трясины, тем сильнее в нее погружались. - Срывай вьюки! -закричал Виктор. Мы с Сашей мгновенно скатились со своих лошадей и бросились резать ножами веревки. Потом потянули вьючные мешки. Под тяжестью груза ноги наши проваливались в болото по колено, но мы ложились и ползли и, помогая друг другу, волокли вьюки на берег.
В считанные секунды лошади были освобождены от поклажи. Мы с Сашей схватили вороного за узду и что было сил принялись тянуть. Виктор колотил его палкой по крупу. Бедный конь мотал головой, дергался, пытаясь вырвать ноги из липкой, засасывающей грязи. И снова мы тянули за узду, и все трое громко, с отчаянием кричали. Сильно рванувшись раза два, животное освободилось от страшных объятий зыбуна, и мы отвели его на берег.
Так же были спасены и две другие лошади. Они теперь стояли на сухом бугре под соснами, дрожали, широко раздувая ноздри, и часто поводили измазанными грязью, мокрыми боками.
Только через час мы смогли снова двинуться в путь. Вскоре между деревьями блеснула водная гладь озера. Мы вышли к просторному деревянному дому, расположенному на самом берегу. Это была метеорологическая станция. Нас очень гостеприимно встретил весь ее небольшой коллектив во главе с начальником Николаем Утюжниковым. По рации его уже предупредили о том, что мы приедем.
- Нашу форель хотите снимать? - улыбаясь спросил Утюжников.
- Да, хотели бы. Вы можете ее нам показать?
- Сигов могу предложить хоть бочку!
- На закуску-это неплохо, ну а для съемки нам важно ту, что у вас называют форелью.
- К сожалению, она здесь редко ловится.
- А вы знаете, как правильно называется эта рыба? - спросил я.
- По-эвенкийски ее называют даватчаном, ихтиологи, которые работали здесь, на Леприндо, определили, что это разновидность гольца, но они называют ее также-даватчаном. Вам надо ехать на перешеек, к Малому Леприндо, там ее чаще добывают. Завтра туда пойдет моторная лодка,-Утюжников показал на стоящего рядом паренька,-вот один из рыбаков-Толя Верхозин.
- Ну, как у вас дела с даватчаном?-спрашиваю я Толю.
- Ловится, но мало. Больше сиги. - Опять сиги!..
...Рано утром, как только солнце вышло из-за гор, мы на моторке отправились к перешейку между Малым и Большим Леприндо. Кони нам пока не нужны, и Виктор остался с ними на метеостанции.
Озеро в это утро было неспокойным, волны захлестывали лодку. Потребовалось несколько часов, чтобы проплыть от конца до конца, с востока на запад, все бурное двенадцатикилометровое Большое Леприндо.
Когда мы зашли за песчаную косу, перед перешейком, волнение сразу прекратилось. Это была очень приятная перемена. Саша воспрянул духом и даже вынул фотоаппарат: - Живописное местечко!
Кодар здесь вплотную подходил к берегу, спускаясь к нему крутыми склонами. Вдали, в узкой щели между скал, виднелся водопад. На перешейке, отделяющем Большое Леприндо от Малого, белела палатка, рядом с ней стоял навес. На кольях сушились сети, возле них копошился человек.
Выключен мотор, и в наступающей, еще непривычной, а потому оглушающей тишине наша лодка мягко наползла носом на отлогий песчаный берег. Мы прибыли к пункту назначения. К нам тотчас подошел средних лет мужчина. Знакомимся. Это Николай Тимофеевич
Черепанов. На мой первый вопрос-"Как даватчан?"- он отвечает:
- Маловато. Для вашей съемки думаем сделать заставок.
- Откуда вы знаете о нас?
- Слыхал... И о беде на Сулуматском пороге слыхал. С Николаем-то мы были знакомые.
- Да, вот так погиб человек...
- Мотор подвел. У нас ведь такой же. Знаю. Мучение с ним!
Николай Тимофеевич и Толя ловили рыбу для чарского райпо. У них было около двух десятков сетей. В основном попадались сиги. Тут же на берегу потрошили их и засаливали. Даватчан солили в отдельных бочонках. Зимой по зимнику санями повезут они заготовленную рыбу в Чару.
Мы решили пробыть на перешейке несколько дней. В узкой протоке между озерами была устроена запруда. В общем, все было сделано как нужно, но проходили дни, а даватчан не появлялся.
Пока что мы занимались съемкой осенних пейзажей. Тайга утопала в золоте осенних лиственниц. На рябинах пламенели крупные грозди. Кустики голубики клонились под тяжестью переспелых ягод. На голубом небе с легкими облачками сияло ясное солнце, оно не по-осеннему пригревало тайгу. Тихая гладь озера, как в зеркале, отражала заснеженный Кодар. На горизонте тянулась голубоватая цепочка Южно-Муйского хребта.
Однажды, после очередного похода в окрестные горы, мы возвращались на свой перешеек. Спутники мои направились прямо к палаткам, а я решил заглянуть к протоке. Еще не доходя до заставка нескольких метров, я заметил, что там происходит что-то необычное. Я подошел ближе. Перед запрудой, выставив из воды массивные спинные плавники, ходили крупные рыбы. Их было много. Они искали проход и плавали то туда, то сюда по протоке со спокойным достоинством. Изредка слышен был плеск от властных движений их мощного хвоста. Несомненно, это был даватчан.
Я побежал к палаткам, сообщил своим товарищам о появлении рыбы. Вскоре мы все крались с киноаппаратом к заставку. Стараясь остаться незамеченными, ползком приблизились к берегу.
Рыбу отлично видно сквозь прозрачную воду. Брюхо у нее красное, концы плавников - молочно-белые. Может быть, это только брачный наряд?
Лениво работая хвостами, красавцы даватчаны переплывали с одного места на другое, временами ложились на дно и отдыхали. Нам удалось снять некоторых из них крупно, во весь экран.
По словам Чарских жителей, эта рыба встречается также в озерах за Удоканом. В верховьях реки Калар, которая берет начало в этом хребте, находится озеро с названием Даватчан. А неподалеку от Леприндо, километрах в двадцати к югу, есть озеро-Довочан.
Кодар почти вплотную подходит к Малому Леприндо, что делает это озеро более уютным и живописным, чем Большое.
При помощи шестов мы прошли на лодке по протоке в Малое Леприндо и поплыли вдоль берега в его дальний юго-западный конец. Причалили у старой рыбацкой стоянки. Когда мы закончили сооружение навеса, натянули тент, разожгли костер, уже стемнело, и на небе начали свою вечернюю игру мерцающие звезды. Мы ели лепешки с малосольными сигами, пили крепчайший чай и слушали разные истории про изюбров и медведей. Истории рассказывал Николай Тимофеевич. Вдруг с озера донеслись таинственные всплески, потом еще и еще. - Что это? - спросил я.
- Даватчан играет,-ответил Николай Тимофеевич и раздумчиво добавил:-Есть этой рыбки здесь немного. А я знаю одно местечко, где ее куда поболее. Только высоко это, в горах...
- Где же это, если не секрет?
- Мы как-то с мужиками сразу после войны ходили по речке Талой (есть у нас тут такая), в самые ее верховья. Там, за перевалом (к слову сказать-трудненький леревальчик), располагаются два длинных озера, из которых ручей падает в речку Култушную - приток Орона. Ловили мы, стало быть, эту рыбу в тех озерах. Она там намного крупнее, чем в Леприндо. Старики эвенки говорили, что в старину зимой на этих озерах в сети попадались рыбины до двадцати килограммов весом.
- А отсюда можно дойти до тех озер?
- Можно. Не так уж далеко. Только ведь трудненько! Да и не теперь-теперь в горах вот-вот снежок должен грянуть. К тем озерам надо идти, конечно, летом.
Николай Тимофеевич сладко зевнул, подбросил дров в костер и стал забираться в спальный мешок.
- Можно и соснуть малость. Утром рано надо смотреть сети.
Я засыпал в чудесной убаюкивающей многошумной тишине тайги. В костре тихонько пели сырые лесины, постреливали сучья. Долго ли спал, не знаю, по когда открыл глаза, надо мною в небе холодно сверкал серпик луны, озеро тонуло в сиреневой тьме, а на востоке, над горами,-нет, не виделось, скорее предчувствовалось уже легкое просветление.
Я не мог заснуть. Предрассветные часы всегда полны неизъяснимой прелести, особенно в горной тайге.
По озеру потянулся туман. Над лагерем с шумом пролетел рябчик. Послышался легкий плеск воды. Я повернул голову-и по моему телу пробежали мурашки. Вдали, на берегу, сквозь голубоватый туман четко вырисовывался силуэт крупного животного с ветвистыми рогами. Оно осторожно входило в воду.
Я затаил дыхание, сжался в мешке, боясь неосторожным движением спугнуть его. Кто это? Лось? Дикий северный олень или изюбр?
Животное пило воду. Потом оно подняло голову, прислушалось. По гордо выпяченной груди с мохнатым жабо и высоко поднятой шее я узнал изюбра. Красавец олень, очевидно, не чуял нашего стана: легкий ветерок дул в нашу сторону.
Еще несколько секунд длилось захватывающее зрелище. Напившись вдоволь, изюбр стал заходить в зеркально тихую гладь озера. Он совсем погрузился в воду и поплыл к противоположному берегу. Над водой торчала только голова с громадными рогами. Уплывая, зверь постепенно исчезал в тумане.
Стало светать. Туман на озере пришел в движение и приобрел чуть розоватый оттенок. Вершины далеких снежных гор окрасились в малиновый цвет-они первыми увидели солнце. Наконец ясные солнечные лучи пронизали туман, позолотили его и погнали с озера.
Наступил новый день. И хотя ни нам, ни рыбакам он не принес серьезной удачи, .все равно он был великолепен и торжествен - этот ясный осенний день в горной тайге.
Следующая ночь выдалась ненастной. Ветер низко гнал рваные сизые тучи через наш рыбачий стан, трепал крышу палатки. Иногда на брезент обрушивался проливной дождь. Внезапно он сменялся снегом. Ночь гудела скрытой тревогой. Мы не спали, прислушиваясь к завываниям ветра, когда над палаткой раздались неясные странные звуки. Они шли откуда-то сверху, с недоброго, хмурого неба. - Что это?
- Тише!-попросил Толя Верхозин.-Тише! А потом он сказал радостно: - Это гуси!
Мы выскочили наружу. В просветы между всклокоченными облаками проглядывали звезды, и казалось оттуда, от этих фосфоресцирующих точек доносится отчетливый гогот невидимых в темноте гусиных стай. Они летели на запад. Странно: птица предпочла ночной перелет, рискуя разбиться в темноте о невидимые препятствия.
А утро опять было тихим и безоблачным. Горы сияли от выпавшего за ночь снега, он лежал по склонам розоватый, голубоватый, зеленоватый, и нигде он не казался белым.
В этот же день рыбаки перевезли нас на метеостанцию. Виктор Курчатов выбежал встречать на берег. Он смеялся и грозил кулаком-вместо трех дней мы задержались на шесть. Возвращались в Чару прежней дорогой. В зимовье Полтора Мошенника остановились переночевать. На следующий день Наум Ильич обещал сводить на глухариные места. Наконец-то сбудется моя заветная давнишняя мечта-снять на кинопленку глухаря. Но, оказывается, я радовался рано. Утром Виктор разбудил нас возгласом: - Братцы, зима! Зима!
Все было в снегу. В тайге стояла непривычная тишина, словно природа оцепенела от неожиданно наступившего холода. Толстые снежные подушки лежали на поваленных стволах, на сучьях, с каждой веточки свисали снежные гроздья, рыхлые и пушистые. Временами они срывались на землю, рассыпаясь в мелкую белую пыль. Окружив стог сена, понуро дремали занесенные снегом кони. С неба очень медленно спускались крупные хлопья.
- Надо скорее уходить,-сказал Виктор.-Завалит снегом тайгу-не пройдешь на конях.
- Да и я за компанию подамся с вами в Чару,- сказал Наум Ильич,- куплю что надо, пережду слякоть, а как приморозит болота, вернусь по крепкому снегу.
Мы с Сашей слушали этот разговор и грустно молчали. Неожиданная зима расстроила наши планы, лишала нас осенней охоты с киноаппаратом. В теплые солнечные дни мы рассчитывали встретить в тайге всевозможную дичь. Виктор обещал по пути свернуть к реке Ингамакиту, в предгорья Удокана, для охоты на изюбров, Наум Ильич хотел показать глухариные места... Но этот снег, который валит и валит невозмутимыми, ленивыми хлопьями, все разрушил.
Подавляя горестные вздохи, мы вьючим животных и отправляемся. Впереди вдвоем на одном коне сидят Виктор и Наум Ильич. Тащенко показывает кратчайшую дорогу.
Мы медленно едем через болотистую тайгу. Ноги коней утопают в снегу. Под ним хлюпает вода. Тонкие березки согнулись под тяжестью снега. Иногда снежные валики с глухим ударом падают на землю, обдавая нас снежной пылью. С неба не перестают сыпаться белые хлопья. Коченеют руки. От тающего снега намокла одежда. Холодно. В полдень выглянуло солнце.
Тайга стала еще нарядней. Она засияла, заискрилась. Теперь то справа, то слева все чаще раздается приглушенный стук падающих с деревьев снежных комьев.
Когда мы вышли к Верхнему Сакукану, снегу вокруг уже было очень мало, а ближе к Чарским пескам он и вовсе исчез, словно и не выпадал там. Я кричу Науму Ильичу: - Почему снега здесь нету?
- Как же! Мы спустились с гор в долину! Там снег, а здесь ему еще рано!
Я удивляюсь: неужели здесь снег и не выпадал? Какая разница в климате на совсем небольшом расстоянии.
- Не верите?-улыбается Наум Ильич.
-А вот приедем в Чару и спросите - был ли снег?
В темноте, в поздние часы добрались до села. Навстречу нам по улице шел сгорбленный старичок. Саша спросил его: - Дедушка, был ли в Чаре снег? - Бог с вами! Рановато ему быть-то.

<< Назад  Далее >>