Геннадий СЕЛЕЖИНСКИЙ. У ЧУКОТСКИХ ГОВОРУХ

Сележинский Геннадий Владимирович. Окончил биологический факультет Киевского университета. Работал в зоологическом музее Киева, корреспондентом в журнале «Знания i праця», в Киевском университете. Опубликовал книги «Животные-строители» и (в соавторстве) «Жизнь вокруг нас».

Издали мыс напоминал кусок пирога: беловато-ноздреватая начинка между двух темных слоев. «Начинкой» служила колония чаек: птицы побелили выступы двадцатиметрового обрыва, где на каждом карнизе, даже в две ладони шириной, ютились гнезда. Размещались они на несколько метров ниже верхнего края обрыва. Туда не добраться хищникам, особенно песцу, одному из главных врагов птичьего мира тундры. А снизу колонию оберегали холодные волны Восточно-Сибирского моря. Его неугомонный прибой выдолбил изрядные ниши в слоистом теле мыса. Слои породы простирались в основном параллельно поверхности воды, вот почему так четко очерчивались границы птичьего поселения.

Скалы — их дом	Уголок птичьего базара

Несколько лет назад мне посчастливилось наблюдать «сцены» из жизни его обитателей, одновременно зафиксировав их на фотопленке, — в конце июля и через две недели после этого. Фотографии, которые напечатал уже дома, в Киеве, за 9 тыс. км от Певека, позволили не только разобраться в увиденном, осмыслить его, но и четко установить, к какому виду относятся эти птицы...

Чаек в Советском Союзе — 21 вид, а в Советской Арктике — 7. Те, что были сфотографированы поблизости от Певека, имели такие особенности: клюв желтоватый, ноги черные; у взрослых птиц (были они крупнее голубей) брюшко, хвост, голова и передняя часть спины белые, тогда как средняя часть спины и крылья — серые, а их концы — черные. У больших птенцов затылок украшала темная поперечная полоса. Я определил, что такие «наряды» носят только моевки. Одна деталь их детского «туалета» выполняет для птиц ту же самую роль, что и красный глазок светофора для дисциплинированных пешеходов. Чтобы сравнение стали понятным, сделаем орнитологическое отступление.

Тревога	У гнезда	Первенец

Птиц обычно делят на «выводковых» и «гнездовых». Малыши у по- , следних вылупляются из яиц голыми и беспомощными. Потом у них отрастает гнездовой наряд из перьев, он сменяется взрослым оперением после первой линьки. Птенцы выводковых пернатых, как правило, умеют ходить, даже бегать, едва только появятся на свет, А пухом они покрыты от рождения. Этот пуховый наряд вскоре сменяется гнездовым перьевым. И носят его молодые птицы обычно несколько месяцев — до первой линьки, после чего облачаются во взрослые «одежды».

К «гнездовым» пернатым относятся, например, голуби, воробьи, канарейки; гуси, куры и почти все чайки — «выводковые» птицы. Особняком стоят моевки. Поскольку гнезда они всегда строят на узких скальных карнизах, где не нужно опасаться хищников, даже крылатых (сесть на обрывистый склон не так уж и просто), развитие птенцов у моевок происходит по промежуточному, полугнездовому типу. Первые шесть-семь дней пушистые их дети даже не поднимаются на ноги, так и лежат в гнезде, пока не научатся регулировать температуру собственного организма. Этим искусством птенцы других чаек овладевают уже на второй день жизни, поэтому они вылезают из гнезд и беззаботно разгуливают себе в окрестностях.

Молодые моевки вынуждены сидеть «дома»: узкие карнизы для прогулок слишком опасны. И такая черта поведения, как проверили орнитологи,— явление наследственное. Так, на одном из датских островков гнездится колония моевок, по каким-то неизвестным причинам размещающаяся на ровном месте. Но и здесь птенцы — убежденные домоседы. Новороженные серебристых и других чаек, которых вывели на скалах моевки из яиц, подложенных в их гнезда учеными), очень быстро заплатили жизнью за беззаботность: все они сорвались с карнизов во время прогулок.

Вся семья в сборе	Под защитой мамы	Неприятный разговор

У моевок немало других отличий, также вполне объяснимых «карнизной» обстановкой. Например, у пуховиков нет покровительственной окраски — темных пятен на светлом фоне. Второй наряд, гнездовой, тоже единственный в своем роде: он очень пестрый, и бросается в глаза темная поперечная полоса на затылке птенцов. Это именно тот знак, который останавливает, словно светофор, рассерженных родственников.

Подобно сверстникам других видов чаек, молодые моевки не отличайся благонравием: при первой же возможности крадут корм у соседа, брата или сестры, выхватывая его из их клюва. Но спасаться бегством, как эаведено у чаек, некуда. Поэтому птенец просто отклоняет голову, демонстрируя воришке затылочную полосу. Последствия такого маневра блестящие: атака мгновенно прекращается! Эта поза служит отличным умиротворяющим средством и позднее, когда исчезает чудодейственный знак: отклонение головы от нападающего спасает моевок от драк с родственниками в течение всей последующей жизни.

А жизнь их проходит на северных приморских скалах трех континентов, где чайки гнездятся (или самостоятельно, как певекская колония, или вместе с другими морскими птицами), и среди волн умеренной зоны Атлантического и Тихого океанов. Здесь моевки зимуют. Они редко и плохо ходят по земле, зато прекрасно летают и плавают, свободно удерживаясь на поверхности воды даже во время сильного волнения. Любопытно отметить: часть моевок с нашего мурманского побережья мигрирует вплавь до Ньюфаундленда, преодолевая почти всю Атлантику; остальные откочевывают только до Гренландии или же до берегов Южной Франции.

Весной чайки отправляются в обратный путь и тогда часто сопровождают косяки мойвы (вот откуда название этих птиц!). Ловят они, конечно, и других мелких рыб, а также разных беспозвоночных. Свою добычу выхватывают с поверхности воды или слегка погружаясь в нее с разлета. Улов особенно богат там, где тюлени и другие хищники вспугивают с глубин рыбу. 80 г ее — таков суточный «рацион» каждого крылатого рыболова.

Во время морских путешествий моевки очень «молчаливы». Зато совершенно преображаются в этом плане, когда выращивают детей. В места гнездовий они прилетают, словно вестники весны, в марте, апреле или даже в мае — в зависимости от ледовых условий и географического положения местности. Тогда ни на мгновение не утихают птичьи голоса. Среди общего гама выделяются то высокие и резкие звуки, то звуки, напоминающие детский плач, но особенно часто раздаются крики «Китти-уэйк! Китти-уэйк!». Вот почему в Англии так и называют моевок — «кит-тиуэйк», а в Советском Союзе — еще и говорушками, говорухами («Говоруха» — местное название птиц). Есть у них и еще одно название — чайка трехпалая. Правда, это официальное имя не очень-то соответствует моевкам Командорских островов: в отличие от западных родственников четвертый палец у них хоть и слабо развит, но все же достаточно хорошо заметен.

В здешних местах, кстати, обитает второй вид моевок — красноногая говорушка. Кроме Командор она гнездится еще только на островах Прибылова и Алеутских. Птицы эти немногочисленны. Зато о черноногих говорушках такого сказать нельзя: например, только в прибрежной зоне Британии и Шотландии их насчитывается 940 тыс., на островах и берегах Баренцева моря — до 80 тыс., а на Чаечном мысе, километрах в тридцати от Певека, я насчитал около 1,5 тыс. моевок.

Когда я приближался к их гнездовьям, они срывались с уступов и летали вокруг с громкими криками. Их легкий, грациозный полет перемежался быстрыми и красивыми разворотами. Но вскоре чайки привыкли ко мне. Тем более что я, отыскав удобное место, птиц больше не беспокоил, используя фотоаппарат с телеобъективом вместо бинокля.

Почему-то сразу же бросилось в глаза запоздалое токование пары говорух справа, у самой кромки обрыва. Вероятно, у птиц погибли яйца, и они, перед тем как отложить новые, вновь «объяснялись в любви». Тут мне вспомнилось, что первую кладку яиц — а они у моевок вполне съедобные — собирают иногда местные жители, а также полярники, зимующие на островах Северного Ледовитого океана. Этот промысел не вредит птицам, если проведен быстро и своевременно. В противном же случае осенние морозы губят птенцов из яиц второй кладки. Такое несчастье, по всей вероятности, ожидало моих говорух. Тем не менее они продолжали самоотверженно токовать, начиная свой ритуал ухаживания с пронзительных криков и взмахов крыльев. Затем стоящие рядом партнеры синхронно вытягивали и втягивали шеи, дробно ударяя друг друга клювами, словно фехтуя ими. Успокоившись, они взмывали над мысом, но вскоре все повторялось сначала...

От любовных сцен мое внимание отвлек упорный поединок. Это был, как говорят боксеры, «ближний бой», которому конечно же предшествовали позы угрозы вперемежку с «бранью». Противники в такой вошли раж, что люто клевали и щипали один другого, даже когда упали в воду со скалы...

Затем мое внимание привлекла живописная группа чаек. Одна дремлет, уютно уткнув в перья спины свой клюв. Другие прихорашиваются. А две говорухи, немного поодаль от них, сидят на гнездах одна против другой с раскрытыми клювами. И торчат из них тонкие языки — жарко. Ведь сегодня выдались необычные для Чукотки часы без единого облачка на небе! Вот и стоят над некоторыми гнездами этакими серо-белыми зонтиками счастливые родители, закрывая от жаркого солнца птенцов, только что появившихся на свет...

Перебранка соседей, которые что-то не поделили, уводит взгляд от идиллических сцен. Эти нескончаемые ссоры вспыхивают где угодно и когда угодно. Но и на них накладывает свою неизгладимую печать карнизная жизнь говорух. Так, нет у них традиционной позы угрозы, свойственной другим чайкам, — вытянутая вертикально вверх шея и наклоненный вниз клюв. С такой позиции очень удобно напасть на ровном месте на противника, но у говорухи он может оказаться и выше ее (на верхнем карнизе), поэтому-то традиционная поза, став неуместной, исчезла...

Воздушная эквилибристика

Весьма скоро убедился я также в справедливости старой истины — за все нужно расплачиваться, благо безопасность узких карнизов оборачивалась для моевок «жилищным кризисом». Удобных мест в центре колонии было мало. А ведь как раз там лучшие условия для гнездования, в том числе лучшая защита от хищников. Недаром расторопные жители центральных «кварталов» колонии, не в пример периферийным неудачникам, дольше живут, больше детей выращивают, раньше «свадьбы справляют», реже меняют «жен» от сезона к сезону. Скорее всего именно жилищные конфликты — главная причина чрезмерной «говорливости» и сварливости говорух.

Гнезда располагались на скальных уступах довольно кучно, однако не касаясь одно другого. В некоторых было по одному, но чаще — по паре яиц, желто-зеленых с бурыми пятнами; в других белели пуховички. Лежали они на подстилке из мха, сухой травы и водорослей. То же самое, но уже сцементированное илом, служило гнезду фундаментом. Когда он возводится на уступе, моевки распределяют свои обязанности.

Пока один из супругов собирает на побережье стройматериал, другой утаптывает его, выравнивая и расширяя таким образом строительную площадку. Не менее важно сохранить семейное имущество от посягательств сородичей. Ведь стоит зазеваться, как они немедленно его растащат. Такое порой случается, когда хозяин гнезда неосмотрительно затеет драку с каким-нибудь соседом. Сюда тотчас же слетается ватага заинтересованных, но, увы, отнюдь не бескорыстных зрителей. В итоге оба незадачливых драчуна вынуждены вновь начинать строительство на опустевшем месте.

Здесь же, на карнизах, заключаются браки. У чаек других видов во время «свадьбы» совершается ритуал кормления, когда самка выпрашивает у своего избранника пищу — обычно рыбку. Этот «свадебный пирог» нередко падает на землю, так и оставаясь там лежать. Подобной небрежности моевки не могут себе позволить: недостаток жилой площади вынуждает соблюдать строгие санитарные правила. Они соблюдаются и позднее, после трех с половиной недель насиживания яиц, когда квартиры на карнизах начнут обживать дети. В этом я убедился, когда вторично посетил Чаечный мыс.

Теперь многие из птенцов уже не лежали, а стояли в гнезде, некоторые даже за его пределами, разумеется если хватало места. Но самыми приметными были те, на чьих шеях начали проступать поперечные полосы из вырастающих черных перьев. Таковы результаты двухнедельного питания. И весьма обильного: считается, что в среднем на каждого едока в гнезде приходится ежесуточно по 60 г пищи.

Птенцы пищу выпрашивали. Происходило это таким образом: дождавшись, пока суетливый родительский клюв оказывался над ним, малыш начинал нетерпеливо его клевать. И только тогда взрослая птица отрыгивала пищу, которая склевывалась — теперь уже неспешно — прямо из раскрытого клюва. Ни одного раза я не заметил, чтобы хоть крошка упала на землю, как это часто случается у других чаек. Не трудно себе представить, чем стал бы гнездовой участок — а он у говорух по сути представляет собой одно гнездо, — если бы не соблюдалась исключительная аккуратность в течение 33—37 суток. Столько времени длится птичье малоподвижное детство.

<< Назад  Далее >>

Вернуться: Полярный круг