Владимир МЕЗЕНЦЕВ. ЛЮДИ И ЛЬДЫ

Мезенцев Владимир Георгиевич. Родился в 1953 г., окончил филологический факультет Одесского государственного университета. Работал в Черноморском пароходстве пассажирским помощником капитана на теплоходах «Казахстан» и «Леонид Собинов»; затем — в журналах «Морской флот», «Молодой коммунист», в Гостелерадио. Во время трудной навигации 1983 г. был командирован в Арктику спецкором газеты «Труд». Автор многих публикаций в газетах «Известия», «Комсомольская правда», «Труд», в журналах «Морской флот», «Молодой коммунист» и т. д.. Автор документальной повести «Знойный курс» (издательство «Молодая гвардия», 1978 г.). В настоящее время — журналист газеты «Труд». Живет в Москве.

«Коля Мяготин»

Эта навигация запомнится надолго. Никогда еще ледовая обстановка на востоке Арктики не бывала такой тяжелой.

Почти постоянные северо-западные и северные ветры прижали к берегу огромный айонский массив льда. От берега и, кажется, до самого полюса не было в этом массиве ни трещин, ни разводьев. В прибрежной зоне толщина наслоенного, смерзшегося в монолит льда достигала десяти метров.

Наступила осень, надвигалась полярная ночь. Теплоход «Коля Мяготин» и еще семь судов стояли в Певеке, ожидая вывода во Владивосток. 3 октября подул наконец отжимный ветер — ледовая обстановка улучшилась. Караван под проводкой ледоколов двинулся на восток.

«Коля Мяготин» шел, как говорят моряки, «на усах» — толстыми стальными тросами был почти вплотную притянут к корме ледокола. В тяжелых льдах так безопаснее. Но уже у мыса Якан судно получило первые повреждения корпуса. 5 октября — внезапно, вопреки прогнозу — ветер перешел на северо-западный. Началось сжатие.

6 октября. Караван застрял. Атомоход «Леонид Брежнев» — флагман советского ледокольного флота — радирует в штаб морских операций: «Во время околки каравана сломали лопасть левого гребного винта». На «Коле Мяготине» повреждена рулевая машина.

7 октября. Сжатие продолжается, «Коля Мяготин» получил пробоины в четырех междудонных танках. Ледокол «Адмирал Макаров» пробивается на помощь. Отступает и вновь бьет, бьет, бьет лед. Несколько сот метров — несколько часов работы. Летит со столов посуда, лопаются трубопроводы.

8 октября. Положение «Мяготина» становится критическим. Очередным сжатием разорвало обшивку. Судовые насосы не справляются, трюм затоплен по ватерлинию. Судно с креном 13° на левый борт выдавило на лед. Принято решение эвакуировать людей. Ледоколы «Ермак», «Капитан Хлебников» вертолетами сняли 20 человек. На «Коле Мяготине» остается 12, потом 10 моряков...

На аварийное судно перешел опытный капитан-наставник Дальневосточного пароходства Владимир Иосифович Глушак, который вместе с капитаном Валентином Алексеевичем Цикуновым возглавил спасательные работы. Водолазы пошли под лед, потом, когда выгрузили часть грузов на лед, опустились в затопленный трюм. Их сообщения поначалу казались невероятными: семиметровая глубокая вмятина, разорваны, деформированы все шпангоуты, в борту — зияющая пробоина длиной 2,5 и шириной 0,5 м. Ежечасно через нее поступало 2 тыс. т воды.

Можно ли восстановить судно на мореходность? Запасов цемента и песка явно не хватало. На помощь морякам пришли береговые организации. Ледокольными вертолетами доставили на судно 7 т песка, 7 т цемента — сама по себе отнюдь не ординарная операция.

Экипаж приступил к заделке пробоин. Наварили арматуру, сделали опалубку... Работать приходилось в неимоверно трудных условиях. Ширина коридора между стоящими в трюме контейнерами и искалеченным бортом составляла всего 1,5 м. В этой щели при температуре, опускавшейся ниже минус 20°, круглосуточно — шесть суток — шла борьба за жизнь судна. Люди валились с ног, но никто не сдавался, не просил отправить его на ледокол или на материк.

И вот наступил час, когда атомоход «Леонид Брежнев» и ледокол «Капитан Хлебников» начали выводить аварийное судно из тяжелых льдов. Этому предшествовали кропотливые расчеты, проведенные в штабе, горячие дискуссии о том, куда вести раненый теплоход. Одни советовали, врубив его в припай, оставить на зимовку у мыса Биллингса. Другие рекомендовали попытаться провести его обратно в Певек. Однако путь туда тоже был уже перекрыт ледяным массивом. Арктика оставила морякам одну дорогу — узкую полоску воды, уходящую на восток. Риск велик — избежать ударов о лед невозможно, наспех заделанные пробоины почти наверняка откроются. Решение принято — вести аварийное судно к кромке, оттуда — по чистой воде — в Провидения...

Казалось, Арктика сделала все, чтобы погубить теплоход. Лед, лед, узкая трещина, уходящая на восток... Размывало цемент, сорвало пластырь, вновь лились потоки воды в трюм. Временами, когда ситуация становилась критической, экипаж покидал судно, оставляя на нем только аварийную партию, потом снова поднимался на борт... Так шли...

Сейчас теплоход уже выведен на кромку. До Провидения — несколько суток хода. Какими они будут для моряков, мы все скоро узнаем.

Восточно-Сибирское море за ледоколом. Фото В. Г. Реданского	Теплоход «Коля Мяготин» в плавании. 1983 г Фото В. Г. Реданского

Обычная работа

...Когда я впервые увидел «Колю Мяготина», он полулежал на борту и издали напоминал... кита: над его палубой непрерывно вздымался фонтан. Это могучие насосы выбрасывали из трюма поступающую воду.

По спущенному шторм-трапу поднимаюсь на борт корабля. По сведениям, полученным в штабе, я знал, что экипаж вновь покинул теплоход по приказу командования. На борту — только аварийная партия.

Я ожидал встретить угрюмых людей, изможденных схваткой со стихией. А сам «Мяготин» виделся мне беспомощным, безжизненным судном, еще каким-то чудом державшимся на плаву. Но встретивший меня капитан и все его помощники были гладко выбриты, одеты в свежие рубашки и обедали на накрахмаленных скатертях. В горшочках стояли цветы, а из кранов бесперебойно поступала горячая вода.

Капитан — небольшого роста, плотный, как говорится, сбитый. Во всем его облике — решительность. Очевидно, он понял меня без слов, мне не терпелось увидеть все своими глазами. Валентин Алексеевич принес высокие сапоги, телогрейку. Когда я облачился, кивнул:

— Пошли...

Хватаясь за заиндевевшие скобы, мы спустились на твиндек, потом еще ниже, в трюм.

Мы стояли с капитаном на семиметровой глубине этого гигантского колодца, а из борта прямо нам под ноги с шумом врывалась «горная река» метров семь шириной. Вода бурлила, клокотала, шипела. По трюмy плавали льдины, прорвавшиеся через разорванный металл. Гибель теплохода казалась неизбежной. Корма задралась, нос опустился... Кроме трюма оказались затопленными еще четыре танка...

Экипаж на «Коле Мяготине» молодой. Средний возраст — 20— 22 года. Никто еще не попадал в такие ситуации. А значит, опыта борьбы за живучесть судна, конечно, не было. Маленький штрих: для заделки пробоины потребовалось приготовить бетон, а никто не знал, как это делается. Лишь капитан Цикунов (как-никак, 41 год — это уже возраст солидный для командования таким кораблем) один раз имел дело со стройматериалами: ладил гараж для своих «Жигулей». Этот опыт и позволил ему быстро обучить команду ставить цементные ящики.

— Я слышал, вы тоже работаете в трюме?

— Это моя обязанность, — ответил капитан, — быть вместе со всеми... Сначала мы боролись за жизнь судна, а уж потом за свою собственную...

...Капитан покидал судно последним. Собрал все документы, бумаги, внимательно осмотрел каюту — нельзя ничего забыть. Взгляд задержался на портрете дочки. Такая далекая и близкая одновременно, Аленка улыбалась отцу, как в тот час на причале, когда вместе с мамой и старшим братом провожала его в этот рейс. Валентин Алексеевич снял портрет со стены и бережно завернул его в меркаторскую карту. Теперь, кажется, все!

Его ни на минуту не отпускала саднящая душу мысль: неужели он все-таки не выживет, этот «Коля Мяготин»?

Впервые в своей морской биографии Цикунов поднялся по трапу этого судна полновластным хозяином мостика. Разбуди его среди ночи, и он без запинки назовет дату приемки — 15 октября 1979 г.

Сложным и тяжелым было это восхождение на капитанский мостик. Валентин Алексеевич закончил Сахалинское мореходное, а затем Высшее инженерное морское училище, что во Владивостоке. Работал штурманом на разных судах Сахалинского управления рыбной промышленности и Дальневосточного пароходства. И назначение на должность капитана воспринял как честь, которую надо оправдать делами.

Под стать капитану подобралась вся команда, влюбленная в свой теплоход. В эти трудные дни каждый моряк рвался с ледоколов, куда были временно эвакуированы мяготинцы, на погибающее судно. Но Цикунов мог пустить лишь самых нужных, а значит, и самых лучших... И кажется, не было более счастливых людей, чем те, кому выпало работать в этих экстремальных условиях. Мороз минус 25°. Ветер. Железо прилипало к рукам. Пальцы почти не гнулись. А моряки работали по пояс в холодной воде, отпихивая от себя плавающие глыбы льда.

Судно раскачивало на волнах, и вся эта ледяная каша бесновалась, грохотала прибоем, сшибала с ног. Что заставляло людей стремиться на почти обреченный теплоход, рисковать жизнью, которая, как известно, дается один раз? Я видел лица юных матросов. Как горды они были капитанским доверием, как безоглядно рисковали собой! И не было в том риске ни любования собственным бесстрашием, ни желания выделиться. Просто каждый понимал, что и от него зависит жизнь судна. И каждый хотел ее сохранить.

Любой моряк, если он, конечно, настоящий, относится к своему кораблю, как к живому существу, ведь ему только человек может помочь, — скажет мне позднее Цикунов, словно речь шла не о груде металла, а о погибающем друге.

Нет, не за деньгами, не за славой бросались на пробоину моряки. Здесь, в Арктике, проявились лучшие качества человеческой души — храбрость, отвага, мужество.

Никто из мяготинцев не просил отправить его на материк, не прикидывался больным, не сачковал. Сам капитан подавал пример молодым морякам. Он последним покинул борт судна и первым вернулся на него, как только появился проблеск надежды.

Позже, в Провидении, Цикунов встретил старинного приятеля, главного механика ледокола «Магадан» Виктора Ивановича Бойцова. Вернее, встретились-то они еще раньше — в Северном Ледовитом (ведь «Магадан» буксировал «Колю Мяготина»), а вот поговорить по душам в долгожданной тишине выпало только здесь, в бухте. Рейс закончился, волнения остались позади, и разомлевшие от радости моряки уже не казались строгими командирами, а стали вновь Валей и Витей, которые давным-давно гоняли вместе в футбол в родном порту, безусыми моряками на одном судне начинали свои морские биографии, ходили через океан в Америку.

Подтрунивая над товарищем. Бойцов заговорил, подражая высокопарному слогу о друге-герое, о великом почете быть с ним знакомым и о шансе погреться в лучах его славы.

— Брось трепаться, — хлопнул друга по плечу капитан, — уж кто-кто, а ты-то прекрасно понимаешь, что никакого подвига не было — была обычная наша работа в Арктике. И ничего больше.

Такой вот капитан, такой вот «Коля Мяготин»...

Капитан В. А. Цикунов

Радиограммы

Дорогие наши шефы. Следим за вашим дрейфом. Будьте мужественны. Родина не оставит вас в беде. Пионеры 7-го класса Ярополецкой средней школы.

Из Свердловска.

Пионеры отряда имени Коли Мяготина узнали, что ваш теплоход, как и другие корабли, попал в ледяные тиски Чукотского моря, и рейс проходит в тяжелых условиях. Мы, пионеры, гордимся вашим мужеством. Вместе с вами переживаем за судьбу тех, кто попал в объятия ледового плена, восхищены мужеством экипажа. Надеемся, судно будет в новом рейсе.

Из Юргамыша.

С волнением прослушали известие о случившемся. Восхищаемся мужеством экипажа в неравной борьбе со стихией. Поздравляем благополучным возвращением. Дружина имени Коли Мяготина Юргамышской школы.

Из Красногорского.
Гордимся вашим мужеством. Всегда с вами пионеры 5-го «А» класса!!!

Из интервью с капитаном теплохода «Коля Мяготин» В. А. Цикуновым.

— Я уже пятый год на «Мяготине». У нас комсомольско-молодежный экипаж. В этом году по итогам работы ему присвоено звание «Экипаж высокой культуры производства». Вместе со мной пришел и Юрий Иванович Дымшаков, ставший сегодня нашим «дедом». Вообще экипаж у нас стабильный. Давно работают второй механик Владимир Михайлович Мышкин, электромеханик Владимир Иванович Власов, третий механик Николай Филиппович Заворуев, начальник рации Николай Петрович Малиновский — наш бессменный председатель судового комитета.

Всего экипаж у нас состоит из тридцати одного человека. Сейчас он полностью укомплектован. Хороший, боевой народ. С этими людьми мне, капитану, было очень легко работать. Может быть, есть и лучше суда, где и порядка больше, и традиции иные, но вот на этом маленьком теплоходике «Коля Мяготин» так всё сработалось, притерлось, сдружилось, что лучше, кажется, и корабля не сыскать. Этот экипаж не спасует ни перед какими трудностями. Порукой в том — очень тяжелые дни, проведенные недавно в Арктике.

Вспоминаю, как из-под снега на берегу нужно было выдалбливать песок, носить его на вертолет, потом привозить на ледокол и уже с него доставлять на наше аварийное судно. Делалось это по трапу-сходне, по стальной скользкой палубе в ночное время... А ведь это было еще не все. Нам предстояло спускаться в трюм и в ледяной воде замешивать цемент под мощными струями. Они обдавали с головы до ног. Люди были мокрые, замерзшие, холодные. Но никто не уходил, все работали до конца. То же самое было и при постановке пластыря.

Требовалось завести под киль стальные концы, протащить их под днищем судна, примерить пластырь... А потом поднимали и вытаскивали водолазов, работали на лебедках. Казалось, всё живое заледенело, а люди ничего, держались...

Аварийные работы начались

Кого я могу назвать в первую очередь? Конечно, моего старшего помощника Юрия Федоровича Ходуса, боцмана Владимира Александровича Смирнова, плотника Александра Дмитриевича Стрига, матроса Сергея Николаевича Волкова, третьего помощника Николая Семеновича Третьякова, газосварщика Бориса Зиновьевича Иванова... Только один раз по моему приказу они покинули судно, а потом все время оставались на теплоходе, вместе со мной,

Эти люди — наша гвардия. Но за весь рейс у меня ни к кому не было претензий. Ни разу я не услышал отказа или возражения, что нельзя что-то сделать. Просто не мог оставить всех на борту, помня о безопасности.

Испытание на живучесть продолжалось постоянно. Насосы то справлялись, то не справлялись. Трюм затопляло. Люди, находившиеся на борту, круглосуточно занимались заделкой пробоины.

Из телогреек и простыней мы делали затычки. Но их выбивало водой. Ветры были северо-западные, двенадцать — семнадцать метров в секунду — это до шести-семи баллов, и зыбь была три-четыре метра, судно постоянно качало, и вода в трюме металась от борта к борту, как береговой прибой. И в этих условиях тоже работали. Если не успел отскочить, то попал под этот вал. Я такого никогда не видел. Накрывало с головой. Но мы старались все-таки отскакивать. Куда? Там у нас стояли высокие платформы для насосов. Ну и на борта — там за скобы можно зацепиться...

Помпы работают на полную мощность

В трюме постоянно работало человек пять. А когда резко увеличивалось поступление воды, мы спускались туда все. На мостике оставался один капитан-наставник.

Насосы задыхались. Их надо было передвигать, а вес почти каждого из них достигал полутонны. Не успели мы их установить, как оборвало стальные тросы крепления, и нужно было снова их устанавливать.

До этого в трюме был лед. После первого же затопления палуба трюма покрылась на семьдесят сантиметров слоем льда. Потом, разрушенный водой, он всплыл. Теперь вместе с водой летали глыбы льда, вес которых тоже достигал полутонны. Не успели мы поставить семиметровый цементный ящик, как его вмиг раскрошило этими льдинами.

Что я ощущал, о чем думал? Конечно, как спасти теплоход... Сон? Ну, бог с ним, потом выспимся... У моряков, особенно у капитана, часто бывает по нескольку бессонных ночей и даже по нескольку суток. В это втягиваешься, приучаешь себя не спать. Это не представляет для меня большой тяжести. Ну, под ледяной душ попал... Так потом обсушиться можно... Главное, чтобы теплоход был жив.

Думалось ли самому, что накроет? Нет, эти мысли никогда не приходят в голову. Каждый, кто работает давно на море, привыкает и к опасности Здесь все взаимосвязано: сохранишь жизнь судна — сохранишь свою жизнь. А за судно мы боролись не щадя живота.

Конечно, бывает, что чего-то боишься. Но об этом никогда нельзя задумываться, иначе погибнешь. У тебя опустятся руки, и ты перестанешь себя спасать. Будешь думать о спасении, но не спасешься. А вот когда не думаешь, не зацикливаешься, как сейчас говорят, то все как-то само собой получается. А уж потом только вспоминаешь: «Черт возьми, в какую же я передрягу попал. А ведь мог костей не собрать...» Но в момент опасности за тебя должны работать твой опыт, знания, интуиция, сила, работать автоматически...

Все мы были на «Мяготине», как пальцы на одной руке. Все знали, что делать, и делали быстро, сноровисто, четко. Ни один из нас не хотел покидать судно. Я считаю это нормальным.

Работая на других судах, я сталкивался с людьми, которые в минуты значительно меньшей опасности опускали руки и погибали. Среди нас таких людей не было.

Однажды, когда положение было очень критическое, я на минуту растерялся. Капитан — тоже человек, хотя старый английский устав и определяет его вторым сразу после господа бога. В этот момент радист принес радиограмму. Члены экипажа, находящиеся в данный момент на берегу, просили отозвать их из отпуска. Вы понимаете, они хотели быть вместе с нами. В аду! Поверьте, это было, как рука друга, протянутая через льды Чукотского моря. В тот же день я послал запрос в кадры.

Морская практика

Есть на флоте такое понятие — «морская практика». Словари и учебники коротко определяют его как «комплекс знаний, необходимых для практического управления судном и его механизмами при самых различных обстоятельствах и условиях плавания, и выполнение многообразных судовых работ по содержанию судна на должном уровне технического и санитарного состояния, а также заданий по транспортировке грузов и пассажиров, по буксировке и т. п.».

Преподают морскую практику, как известно, в мореходках, а после окончания каждого учебного года будущих штурманов, механиков, радистов посылают на корабли за тем самым «комплексом знаний», без которых не то что капитаном, но и опытным матросом не станешь. Здесь уже одной теории мало — море должно само проверить тебя на прочность. Здесь не преподавателю, а океану сдаешь экзамен на аттестат зрелости.

На «Коле Мяготине» таких практикантов было четверо — четверо безусых мальчишек, до той Поры ни разу не нюхавших Арктики. Вот они стоят на полубаке — курсанты Владивостокского мореходного училища, вернувшиеся с первой практики, — Виталик Глухенький и Костя Чижов, Олег Аркадьев и Володя Малютюк. С них еще не слетела мальчишеская бравада, дескать, все нипочем и любое море — по колено. Им еще хочется доказывать право на место под солнцем Арктики. И не ведают они, что Равный экзамен по морской практике уже выдержан. На «отлично»!

Разговор снова возвращает нас к драматическим событиям, происшедшим в Чукотском море. С самого начала рейс выдался тяжелым. Но ребята не унывали. Они несли вахты на мостике, стояли на руле, выполняли различные судовые работы: «что боцман скажет». И всякий труд был им в радость. Что ни поручат — скатывать палубу или дежурить на камбузе, драить медяшку или наводить порядок в форпике, все делали быстро, легко, с шуткой, будто играючи. Каждому хотелось доказать — ему по плечу тяготы матросской службы, не случайный он человек на флоте... И никто не знал, что будет с ними через сутки.

В ту ночь судно уже прочно вмерзло в лед, Началось сжатие. Белые ледяные валы зловеще надвигались на беспомощный теплоход.

Поеживаясь от колючего норд-веста, вахтенный Олег Аркадьев обходил судно. Моряк он потомственный: два его дяди работают стармехами — один на БМРТ, другой на «Богатыре» — есть такой спасатель у рыбаков. А отец командует теплоходом «Рязань».

— Мы с ним виделись в заливе Лаврентия, — бесстрастно, как и подобает сыну капитана, сообщил Олег. И казалось, встреча двух моряков произошла не на краю земли, а по пути в школу или кинотеатр. — Маме я еще из океана написал. Из Северного Ледовитого... Она не волнуется.. (Можно себе представить!) А с папой скоро опять встретимся в Провидении.

Нет, это не бравада, а гордость. Гордость за то, что и он, Олег, шагнул наконец в мир отца, в котором география не умещается в школьный учебник, а животный и растительный мир не ограничивается кабинетом биологии.

В ту ночь, обходя судно, Олег замер от неожиданности. Всего в нескольких метрах от него на заторошенном льду стоял белый медведь трехметрового роста, внимательно следил за ним. Парня охватил ужас. Достаточно секунды — и властелин Арктики в два прыжка окажется на борту. Судно было накренено, и с одной стороны фальшборт находился почти вровень с припаем.

Томительно тянулись минуты, а вахтенный не в силах был сдвинуться с места. Ноги, обутые в тяжелые сапоги, словно приклеились к палубе. Но вот Олег справился со страхом, закричал, замахал руками. Медведь рыкнул, замотал головой и затрусил прочь от судна.

Так началась эта необычная вахта.

— Под утро, — продолжает рассказ Костя Чижов, — будит меня Олег. Кричит: «У нас пять метров воды в трюме!» Я не поверил, повернулся на другой бок и заснул. Думал, разыгрывает.

Но это был не розыгрыш. Как обычно, замеряя воду в льялах, Аркадьев опустил футшток. В темноте ничего не было видно. Но за шумом ветра Олег сразу расслышал едва различимый всплеск. «Что это, — не понял курсант, — неужели течь?»

Вызванному на палубу старшему помощнику капитана Юрию Федоровичу Ходусу стало не по себе от доклада вахтенного матроса. Трюм был заполнен водой.

Правым бортом судно вдавило в припай, а в левый уперлась льдина общей площадью 100 на 500 м. Ее толщина достигала нескольких метров. Прочность голубого льда не знает предела. Его можно сравнить с гранитом или алмазом, этот многолетний лед Восточной Арктики. Сотни тысяч тонн давили на корпус корабля, и он не выдержал.

Капитан отдал приказ готовиться к эвакуации. В этот же день экипаж покинул борт судна.

— Нет, страха не было, — говорит Виталий Глухенький. И ребята согласно кивают. — Впрочем, один раз мы все здорово сдрейфили. Не за себя — за «Мяготин»!

Курсанты-практиканты

На судне уже никого не осталось. Ледоколы приступили к околке. Мяготинцы стояли на палубах «Ермака», «Капитана Хлебникова» и ждали.

— Было очень холодно, но я никак не мог убежать с палубы. Как завороженный, смотрел на «Мяготин»...

Но вот он освободился от ледового сжатия, вздрогнул и... стремительно повалился на левый борт. Потом — на правый, чуть не задев мачтами воды. Это было ужасно. Казалось, наблюдаешь за последними конвульсиями умирающего... У многих на глазах стояли слезы. Уже никто не надеялся, что теплоход останется на плаву. И вдруг он стал выпрямляться и встал на ровный киль. Какой вздох облегчения пронесся над ледоколами! Ведь действительно прав был капитан: корабль для моряка всегда как живой...

Вместе со всеми практиканты вернулись на теплоход, чтобы сохранить ему жизнь. Работали в трюме наравне с кадровыми матросами по 12—14 часов — носили мешки с песком, замешивали цемент, сколачивали ящики для заделки пробоин.

Когда я спросил у ребят, были ли для них сделаны какие-нибудь скиди, они обиделись.

— Ведь мы же матросы! — сказал Володя Малютюк. И вместе с обидой в его голосе зазвучала гордость.

По-разному складывались их пути к морю. Для Малютюка — это мечта детства, навеянная романами Жюля Верна и Джозефа Конрада, книгами Лухманова, Бадигина и других знаменитых капитанов.

Виталий Глухенький пошел в мореходку по примеру товарища из соседнего двора. С Олегом Аркадьевым все ясно: морская династия! Костя Чижов...

— Как же иначе, — улыбается он, — жить у моря и не быть моряком, по-моему, это непростительная ошибка!

В Провидении их практика подошла к концу. Курсантам предстояло возвращаться в училище, вновь садиться за учебники. Ведь без прочных знаний к флоту теперь тоже не подступиться. Но в Арктике будущие мореходы получили бесценный урок морской практики, который нельзя постигнуть в учебной аудитории и тиши читального зала. Там, среди бес-. крайних ледовых полей, в бешеном водовороте многотонных глыб, в царстве торосов, ребята поняли простые истины, без которых в Заполярье человеку не жить. В жизни можно быть блестящим эрудитом и не любить моря. Можно ходить в отличниках и бросить в беде товарища. И в то же время — не выучить иногда уроков, но никогда не забывать законов морского братства. Вот это и есть морская практика...

Я не знаю, как сложатся судьбы этих ребят. В жизни, как и в море, трудно что-то предсказывать. Знаю одно — такие не подведут.

Женщина на корабле

Говоря о работе в Арктике, мы утверждаем: «Здесь нужны мужество, смелость, сила». И это все верно. Север остается Севером, и от него можно ожидать любых сюрпризов. Выдержать, даже только психологически, бывает нелегко и очень сильному человеку. У нас сложился определенный стереотип покорителя высоких широт — поседевший во льдах многоопытный капитан пытливо вглядывается в белую торосистую пустыню. Фритьоф Нансен, Иван Папанин, капитан Качарава... А теперь разрешите представить: Оля Дюрдя из Иваново, 20 лет.

Кок Оля Дюрдя

Мы беседовали с ней в кают-компании, куда она вышла на минутку из камбуза. «Ой, давайте скорее, у меня борщ варится...»

Однажды вместе с сестренкой они прочитали в газете объявление: «ПТУ № 18 в городе Находке готовит поваров для работы на морских судах». Загорелись — море, корабли, дальние страны... Разве можно упускать такую возможность?

— Но ведь такие же училища есть в Туапсе, Ленинграде, Одессе... Почему же ты выбрала Дальний Восток?

— Так ведь он дальше, а значит, интереснее!..

Эти ивановские девчонки оказались для флота людьми не случайными. Уходить с моря пока никто не собирается. После окончания училища Ольга работала на теплоходах «Пионер Киргизии» и «Комсомолец Владивостока». А вот теперь она — кок на «Коле Мяготине».

На вопрос о плавании, не задумываясь, отвечает:

— Интересно было! Еще бы! Впервые попали в такую обстановку! Народ знаете у нас какой? Никогда не унывает! Психологическая несовместимость? Нет, у нас про нее что-то не слышно. Вот я уже третий месяц на «Мяготине» и, чтобы кто-то ссорился, не припомню. Всегда стараемся вместе держаться! Молодежь!

— Расскажи о рейсе, — прошу я.

— А что рассказывать? Все было как обычно. Проводили собрания, выпускали стенгазету, фильм показали... Интересный! Только вот ребята очень много работали и на палубе, и в трюме. Голодные, холодные приходили. Если они и спали по четыре часа, то и то слава богу... Больше всего, конечно, досталось матросам. Вместе с ними и все штурманы работали.

Конечно, Ольге не довелось ни разу спускаться в трюм. Но вот то, что осталась она на погибающем судне, что всегда у нее на камбузе варился вкусный обед и для каждого моряка находилось доброе слово, — это, поверьте, поддерживало экипаж не меньше, чем самый надежный ледокол, присланный на помощь мяготинцам.

— Почему ты осталась с аварийной партией? Ведь капитан не отдавал такого приказа.

— А куда они без меня одни? — смеется Оля. И, вздохнув, добавляет

— А я без них.

Работала она за троих с утра до ночи. Надо было накормить и напоить семнадцать осатаневших от работы моряков. Ведь теперь Оля осталась одна. За буфетчицу, уборщицу, повара. А однажды не выдержала — разморило — и уснула прямо на стуле в камбузе. Открывает глаза и видит: сам капитан стоит у раковины и моет тарелки. Жалко ему девчонку стало.

Наставник

Владимир Иосифович Глушак считает себя дальневосточником третьего поколения. Его деды, украинские переселенцы с Черниговщины, перебрались сюда еще в начале века. Вся жизнь Глушака связана с морем. В 1960 г. он окончил Дальневосточное высшее инженерное морское училище и с тех пор плавал во всех судоводительских должностях. Моряк он тертый, бывалый. Чего только не испытал на капитанском веку! Обошел весь мир, штормовал во всех океанах, разгружался под американскими бомбами во Вьетнаме...

Больше всего пришлось ему работать здесь, в Арктике. Как известно, основной объем перевозок Дальневосточного морского пароходства ложится на плавания в Заполярье. Сейчас, став капитаном-наставником ДВМП, Владимир Иосифович курирует суда, выполняющие рейсы в необорудованные порты Чукотки.

За лето наставник успел поработать на теплоходе «Журма», потом на «Шадринске»... Из Певека Глушак возвращался уже на «Кондопоге». Она считалась наиболее слабым судном, и штаб морских операций полагал, что Владимир Иосифович на месте окажет помощь командованию теплохода. Но оказалось, что как раз «Кондопога» благополучнее всех прошла через льды, а застрял «Коля Мяготин». Поэтому на следующее утро капитан-наставник уже высаживался с вертолета на аварийный теплоход, где ему предстояло вместе с Цикуновым возглавить спасательную операцию. К этому времени экипаж уже успел принять первые меры безопасности. Судно удалось герметизировать — задраили иллюминаторы, водонепроницаемые двери, ход между трюмами.

Опытным глазом наставник сразу оценил слаженные действия команды. Теперь предстояло определить, на что способно это судно и каковы его повреждения, останется оно на плаву или опрокинется?

Выяснением этих вопросов капитаны занимались целые сутки. Переодевшись в рабочий комбинезон, Глушак облазил все судно. Однако попасть сразу в трюм, забитый контейнерами и металлоломом, тогда еще было невозможно. И Глушак вместе с капитаном решили избавиться от части груза.

Затем они распределили обязанности. Капитану Цикунову быть на палубе, твиндеке, в трюме. Капитан-наставник оставлял за собой мостик и радиорубку, вел переговоры с берегом. «Колю Мяготина» постоянно вызывали на связь Певек, Владивосток, Москва. Морские начальники всех рангов требовали от Глушака гарантировать безопасность судна и экипажа. Что он мог ответить на это? Ведь всем хорошо известны законы моря. Ни один капитан еще ни разу не сообщил «буду в порту такого-то числа». А только «полагаю быть». Даже несколько часов перехода из безмятежной Ялты в курортный порт Сочи не может быть полностью гарантирован от неожиданностей — шторма, пожара, аварии. А тут Арктика, ледовая аномалия, не знающая себе равных, и почти раздавленный теплоход.

Повреждения, которые получил «Коля Мяготин», залатать было нелегко, требовалось длительное время. Для этого нужно было вывести теплоход из льдов и устранить водотечность.

Куда вести теплоход дальше — это уже решал штаб. Задача капитанов оставалась неизменной — бороться за жизнь корабля.

Они хорошо дополняли друг друга: стремительный, энергичный капитан Цикунов и вдумчивый, хладнокровный наставник Глушак. Даже в самые критические ситуации он невозмутимо «прокручивал» различные идеи по спасению теплохода и принимал решения.

Правда, сначала горячий и напористый Цикунов даже немного обиделся на штаб. Что означает появление на борту наставника — недоверие ему, капитану? Валентин Алексеевич сам обладал немалым опытом, командовал судном не первый год и немного ревниво относился к человеку с такими же нашивками, впервые попавшему на его, пусть даже погибающий, теплоход.

Для Глушака Цикунов — уже пятый капитан за одну только летнюю навигацию, так что опыт работы с молодыми судоводителями у него большой. Пришлось разъяснить, что не придирой инспектором прибыл на корабль Владимир Иосифович, а советчиком, другом, наставником.

— Мы с тобой одно дело делаем, — сказал он тогда. — Подсказывать тебе буду — уж тут на меня не обижайся, а вот приказы ты сам отдавай.

Позднее, когда рейс закончился, Глушак, оценивая действия Цикунова, признался: «Капитан мне сразу понравился. Грош цена командиру, если он равнодушно соглашается передать судно другому. А Цикунов тот просто горел своим теплоходом, верил в него, и эта вера передавалась другим, вселяя надежду, что «Коля Мяготин» будет жить».

Мне не хочется, чтобы у читателей сложился эдакий идиллический образ наставника, ласкового да заботливого. Когда нужно, не сомневайтесь, Владимир Иосифович может и власть употребить — сделать прокол в рабочем талоне и штурмана отчитать за грубую ошибку. Но вот на «Коле Мяготине» к этим мерам наставнику прибегать не пришлось. Все работали безукоризненно, начиная от палубного матроса и кончая капитаном.

В этих экстремальных обстоятельствах наставник сумел организовать их работу, нацелить на главное. А им был вопрос жизни и смерти...

Работа наставника не поддается конкретному измерению. Ее не переложить на проценты и баллы. Порой результаты складываются из множества невидимых мелочей — замечаний, высказанных вполголоса, интонации или даже взгляда, не оставшегося не замеченным молодым помощником.

В Провидении Цикунов скажет мне, что без наставника ему было бы значительно труднее. Ведь только одни переговоры с берегом занимали уйму времени. На связь то и дело выходили руководитель штаба, начальник пароходства, члены коллегии министерства... И все просили у Глушака тех самых гарантий, которых не мог дать морякам и сам Нептун. Позднее мне конфиденциально объяснили, что это требовалось для того, чтобы приказать покинуть судно. Основанием для этого должно было послужить одно-единственное слово капитана-наставника.

— Ну а что же вы отвечали? — с волнением спросил я Глушака. Владимир Иосифович улыбнулся своей мягкой улыбкой, пожал плечами.

— Я отвечал: «Гарантирую...»

Медленно, шаг за шагом, израненный теплоход приближался к провидению. Когда он вошел в бухту, погода прояснилась. Сияющие вершины сопок заискрились снегами. Волнение утихло. Так заканчивался этот небывалый по трудности рейс, потребовавший от моряков нечеловеческого напряжения всех сил.

Москва — Певек — Провидения — борт теплохода «Коля Мяготин» — Берингово море — ледокол «Магадан» — Анадырский залив — Москва

<< Назад  Далее >>

Вернуться: Полярный круг