“Я расскажу, как было, а вы судите как угодно”. П. К. Пахтусов, подпоручик .корпуса штурманов

“ПО ПРОСЬБЕ ТРУДЯЩИХСЯ.”

К этой формулировке мы .давным-давно привыкли, так же как к мысли, что трудящиеся ни о чем не просили. А между тем первый раз в архипелаг Северная Земля я попала именно по просьбе трудящихся. Эти трудящиеся, совершенно незнакомые мне и друг другу, жили в разных точках нашей страны, но всех их волновало одно и то же место, расположенное далеко от их дома и от всех вообще населенных пунктов, в полном смысле слова — на краю земли, на острове Большевик в заливе Ахматова.

Заливом Ахматова, кроме гидрографов, никто бы никогда не заинтересовался, если бы не заметка в первом номере альманаха “Летопись Севера”, который вышел в 1949 году. Ее автор, заместитель начальника Гидрографического управления Главсевморпути А. И. Косой, писал: “На острове Большевик (наибольшем и самом южном из островов Северной Земли) 12 июля 1947 г. была сделана удивительная находка.

В верховьях залива Ахматова (северо-восточное побережье острова) на западном берегу были найдены части человеческого скелета. В 300 метрах от берега на поверхности земли, на участке радиусом около тридцати метров, были разбросаны отдельные кости: правая голень со ступней, часть позвоночника, ребра, правая лопатка. В том же месте были обнаружены остатки костра, вокруг которого валялось пять вскрытых пустых консервных банок. По остаткам костра, ржавчине, покрывающей банки, можно было без труда определить, что трагедия, следы которой были неожиданно открыты, разыгралась всего несколько десятков ' лет назад.

Через несколько дней на побережье залива несколькими километрами ближе к его вершине была сделана новая находка — на берегу были обнаружены доски, скрепленные болтами. По внешнему виду доски напоминали обшивку корабля, концы досок прогнили, болты были изъедены ржавчиной”.

Вопрос, поставленный Косым: “Как мог скелет человека и найденные предметы попасть на Северную Землю?” — положил начало истории о лагере неизвестного морехода. Сам А. И. Косой связал находку с именем Владимира Русанова, потому что больше ее связать было не с кем.

Судьба Владимира Русанова, революционера и полярного исследователя, погибшего в начале века в Северном Ледовитом океане (предположительно в Карском море), в 60-е годы волновала людей куда больше, чем при его жизни. В редакцию газеты “Комсомольская правда” и в ЦК ВЛКСМ поступали письма, требовавшие разобраться со стоянкой морехода.

Вот так и получилось, что через два десятилетия после того, как была сделана находка, меня командировали на Северную Землю. Диксон на моем пути был местом пересадки.

— А где ваша команда? — спросил, увидев меня, начальник штаба моропераций.

— Я одна, без команды.

— Одна? — искренне удивился он. — Тогда зачем вам судно? Лучше воспользоваться ледовой разведкой.

Я не возражала, в свою очередь пораженная оперативностью решения вопроса. На следующий день, рано утром 1 сентября 1970 года, самолет Ил-14 полярной авиации взял курс на пролив Вилькицкого. Наш маршрут — широкая ломаная линия. Задача такого полета — составление карты ледяных полей.

Лед под нами был битый, но поверхность покрывал довольно плотно. Я летела над местами, где закончилась жизнь участников экспедиции Русанова.

-Острова Мона, — сказал капитан-наставник Анатолий Матвеевич Кашицкий.

Внизу, среди бескрайнего моря битого льда, лежало несколько ровных и гладких клочков суши — камни и снег. Они выглядели настолько, скромно и однообразно, что про них и сказать нечего. На одном из них в 1934 году топограф Гусев обнаружил столб с надписью “Геркулес. 1913 г.” Это первый след русановской экспедиции, проследовавшей в 1912 году на судне “Геркулес” от Шпицбергена на восток, в направлении острова Врангеля, и пропавшей. Чуть южнее, в шхерах Минина, в том же 1934 году топограф М. И. Цыганюк нашел вещи двух матросов русановской экспедиции. Через два десятилетия Арктика все-таки показала людям ее следы...

Пролив Вилькицкого был забит льдом, а в море Лаптевых льда не было. Ил-14 резко изменил курс и пошел в северном направлении вдоль восточного берега острова Большевик. Эта часть маршрута — цель моей командировки.

Южная часть острова однообразно равнинна. Взгляд скользит по поверхности, не в силах остановиться хоть на чем-нибудь. К северу восточный берег поднимается над водой, и вот уже ледяные сопочки потянулись друг за другом. За ними появилась большая отмель.

— Залив Ахматова, — сказал мне Кашицкий. — Мы сейчас изменим курс, пройдите в кабину пилота: оттуда обзор лучше.

Я вошла в кабину. Сплошные окна открывали ни с чем не сравнимую панораму. Подо мною лежал залив Ахматова совершенно чистый ото льда. Ленинградские гидрографы уверяли меня, что летом он никогда не освобождается ото льда. Они убеждали меня в бессмысленности экспедиции. Самолет шел прямо в смыкающиеся ледяные хребты западного и восточного берегов залива. Хребты ослепительно сияли в лучах незаходящего арктического солнца.

— Юлия Петровна, вы видели крест? — спросил, подходя ко мне, Кашицкий.

— Крест? Нет, не видела...

— На западном берегу, приблизительно на середине залива.

Я растерянно смотрела на Кашиц-кого: просмотрела самое главное. Ведь стоянка неизвестного морехода именно на западном берегу и где-то в его средней части. Какая досада...

— А можно еще круг?

— Можно, — сказал Кашицкий, и самолет начал разворачиваться. Все приготовились. Штурман должен был взять координаты креста. Я стояла рядом с Кашицким.

— Вот он!

Впереди по курсу (мы летели по центровой линии залива) за ледяной скалой, едва ли не отвесно уходящей в голубизну воды, виднелась небольшая отмель, по-видимому образованная устьем речки в распадке гор и слегка припорошенная снегом. Камни торчали из-под снега, выделяясь на фоне гладких и ровных ледяных берегов. Вот на этой отмели и стоял крест. Это был настоящий крест — столб с довольно широкой перекладиной. Теперь его видел не только Кашицкий. Его видели все. Штурман дал координаты.

Мое сердце готово было выскочить из груди: крест у места стоянки морехода! Крест! Кто же там похоронен? Их было так мало... И кто-то погиб у берега Харитона Лаптева...

— А можно еще один облет? И чуть-чуть пониже...

— И так летим ниже положенного по технике безопасности, — сказал командир.

— Ну хоть чуть-чуть пониже... — молила я, словно надеясь прочитать надпись на кресте.

Командир был Недоволен, но еще один облет мы сделали. Штурман уточнил координаты. Крест на берегу залива Ахматова... Возможно ли такое везение? Крест не ставят просто так...

Солнце скрылось за облаками. Внизу проплыли скалы берегов пролива Шокальского. Самолет • шел прямым курсом на остров Средний.

Утром мы вылетели обратно. Сначала крохотная шапка льда на скальной подкладке, которая зовется на картах островом Визе, потом Земля Франца-Иосифа и, наконец, Диксон — столица Арктики.

Вечером 2 сентября и утром следующего дня в штабе моропераций только и разговоров было что о кресте. Решали, давать телеграмму в Москву или... подождать. Я целый день крутилась в штабе.

О том, что с материка пришел катер, известила толпа, вваливавшаяся в штаб. • Ко мне подошел полярник.

— Этот крест установили мы, — сказал он. — Крест называется “лапа”.

Я едва не раскрыла рот от удивления.

— Кто это “мы”? — спросила.

— Гидрографическая экспедиция 1968.

Нас окружили плотной толпой.

— А почему вы поставили крест?

— Нужно было установить какой-нибудь триангуляционый гидрографический знак, вот мы и поставили крест.

— А почему он так странно называется?

Оказывается, у них был начальник с фамилией Лаппо. Увековечили. Я ринулась на защиту креста.

— А почему о нем никто не знает?

— Материалы экспедиции не публиковались, но в отчете все есть.

У меня просто оборвалось сердце.

— Кто это? — спросила я начальника штаба моропераций.

— Гидрограф Василий Антонович Шадрин.

Вот тебе и крест! Вот тебе и могила неизвестного морехода... Растерянная, я брела по южному берегу острова Диксон.

Скромная задача, которая ставилась передо мной, была выполнена. Я увидела, что залив в навигацию совершенно чист ото льда и на отмелях берегов снежный покров не сплошной, а значит, поиски стоянки морехода возможны.

Неожиданной оказалась очень высокая оценка полярников. За этот полет я была принята в действительные члены Географического общества СССР. Прием не был гладким: некоторые члены президиума Московского филиала не понимали, зачем принимать физика. О моем полете в залив Ахматова им рассказал почетный полярник Борис Александрович Кремер. Комментарий Ивана Дмитриевича Папа-нина прозвучал, как всегда, грубовато и прямо: “Если баба летит в Арктику не за мужиком, а по делу, мы должны ее принять, будь она хоть балериной. А эта — физик!”

Доктор исторических наук, сотрудник Арктического и Антарктического научно-исследовательского института Михаил Иванович Белов писал мне в письме от 25 октября 1970 года: “Был в Москве с 16 по 25 августа на XIII МКИНе, где делал доклад. Слышал там и о Вас от Болотникова, но не верил в Вашу поездку в Арктику. И вот надо же... Позавидуешь Вашей настойчивости и устремленности. Пожалуй, Вы можете найти и Русанова”.

Не менее эмоционально отреагировал начальник Гидрографического предприятия Министерства морского флота СССР Анатолий Казимирович Жилинский: “Это позор для всей советской гидрографии: девчонка из ЦК комсомола летит в залив Ахматова искать стоянку неизвестного морехода, а мы за два десятилетия не удосужились высадить там гидрографов!”

Финал превзошел все мои ожидания. В следующем сезоне, в навигацию 1971 года, в залив Ахматова был заброшен гидрограф Владилен Александрович Троицкий. Рыжий романтик — так его зовут полярники. Была наконец удовлетворена его многолетняя просьба.

В моих раздумьях о заливе Ахматова всегда присутствует чувство досады, и оно связано не только с тем, что крест, открытый 1 сентября, был закрыт третьего, но и главным образом с тем, что вопрос до сего времени не имеет убедительного ответа.

Возраст находки — четыре десятилетия, но тем не менее труднодоступность района позволяет по пальцам пересчитать людей, побывавших в заливе Ахматова; а следовательно, и сопоставить их точки зрения. Я имею в виду донесения, воспоминания, объяснительные записки и пояснения — одним словом, документы из архивов. И когда читаешь их все вместе, то отчетливо видишь противоречивость документов, сложность судьбы этой находки и трудность подведения окончательного итога при добросовестном и объективном подходе к анализу документов.

ЛЮДИ, НАБЛЮДАВШИЕ ЗАЛИВ АХМАТОВА

Участники гидрографической экспедиции на ледоколах “Таймыр” и “Вайгач”, открывшие архипелаг Северная Земля 3 сентября 1913 года, в тот же день проплыли мимо залива Ахматова, направляясь на север. На берег залива Ахматова люди не высаживались.

По официальным данным, первыми людьми, посетившими берега залива, были участники четвертого маршрута экспедиции 1930—1932 годов Н. Н. Урванцев д г. А. Ушаков. 18 мая 1932 года они на собачьих упряжках пересекли залив в его широкой части около острова Лишний, но в сам залив не углублялись.

Была еще одна экспедиция, которая приближалась к заливу Ахматова, но не посещала его: гидрологическая экспедиция в пролив Шокальского. Работы в проливе проводили три человека: два гидродога — Б. И. Данилов и Ю. М. Барташевич и рабочий Ф. А. Николаев. Они были заброшены на мыс Оловянный самолетами, а выполнив работы, решили вернуться на мыс Челюскин, пересекая остров Большевик почти от северной оконечности. Однако, поднявшись на перевал и оценив трудности спуска в залив Ахматова, они от этого маршрута отказались, выбрав путь по проливу Шокальского.

Итак, все вышеупомянутые были не в заливе Ахматова, а около него. Все места пребывания человека на острове Большевик до 1947 года хорошо известны. Изучение острова не потребовало человеческих жертв. И можно утверждать, что до 1947 года в залив Ахматова ни одно судно не заходило, ни один самолет здесь не приземлялся и ни одна санная партия не посещала это место.

Весной 1947 года на берегах появились две группы гидрографической экспедиции острова Большевик, которую возглавлял Павел Яковлевич Михаленко. В группу топографа Николая Николаевича Пьянкова входили врач Ю. Б. Вишневский и рабочие Коптяев и Васильев. В группе геодезиста А. П. Македонского были каюр Г.Я.Логинов, рабочий В. О. Кошевицкий и другие. На восточном берегу широкой части залива Ахматова была организована база, с которой группа Пьянкова должна была проводить съемку в заливе.

Через некоторое время группа Пьянкова была переброшена в залив Микояна, а в период с 8 июня по 28 июля снова проводила съемку в заливе Ахматова. но уже в составе: Пьянков, Коптяев, Кошевицкий. Именно в это время, и была обнаружена стоянка.

В навигацию 1947—1948 годов не оказалось свободного судна или самолета для обследования побережья в районе стоянки. “Очевидно, в ближайшее время этим должна заняться специальная экспедиция” — такими словами заканчивалась статья А. И. Косого.

Время шло. Загадка залива Ахматова оставалась неразгаданной. Не смогли посетить залив геологи Научно-исследовательского института геологии Арктики (начальник партии Егмозаров), работавшие на острове в 1949 году: Не обнаружили никаких следов стоянки геодезист А. П. Македонский, посетивший залив Ахматова летом 1966 года, и гидрографы экспедиции И. И. Чевыкалова, выполнявшие промеры в заливе в зимнее время. Зимой 1968 года участники 11-й гидрографической экспедиции, в том числе В. А. Шадрин и А. А. Алексеев, проводили работы на всей протяженности западного берега залива Ахматова и устанавливали триангуляционные знаки.

1 сентября 1970 года по инициативе ЦК ВЛКСМ, поддержанной Министерством морского флота СССР, был проведен осмотр залива Ахматова с высоты около 30 метров на ледовом разведчике под командованием А. С. Колесникова. Кроме экипажа (штурман В. Ф. Чумбарев) в осмотре приняли участие гидрографы Ю. М. Борташевич (вспомните экспедицию 1935 года в залив Шокальского, о которой говорилось выше), капитан-наставник А. М. Кашицкий, представитель ЦК ВЛКСМ и другие. Всего восемь человек. На западном берегу узкой части залива Ахматова зафиксирован крест с координатами: широта 78°55' и долгота 102° 40'.

17 августа 1971 года по заданию Гидрографического предприятия ММФ СССР 18 километров южной части залива с высоты 10—20 метров (до 78° 58' северной широты) осмотрели гидрографы В. А. Троицкий и К. Я. Гордеев с борта вертолета Ми-4 (командир И. Н. Неумержицкий, бортмеханик В. И. Кириченко). Они совершили три посадки на западном берегу узкой части залива и обнаружили осыпавшийся грот, который фигурировал в рассказах Н. Н. Пьянкова о находке. В. А. Троицкий сделал попытку разобрать грот.

В августе 1975 года группа научно-спортивной экспедиции “Комсомольской правды” произвела раскопки грота, но ни в гроте, ни в других местах побережья следов стоянки не обнаружила.

В ноябре 1975 года в Орле на конференции, посвященной столетию со дня рождения В. А. Русанова, П. Я. Михаленко, начальник гидрографической экспедиции острова Большевик 1945—1947 годов, говорил: “Летом 1971 года с целью поисков следов пребывания Человека залив Ахматова посетил на вертолете гидрограф Троицкий. Он, а затем и Книппер, газета “Водный транспорт”, вынесли приговор: сообщение Пьянкова 1947 года — миф. Это, собственно, подтверждала группа научно-спортивной экспедиции “Комсомольская правда”, обследовавшая залив Ахматова летом 1975 года. Казалось бы, что еще нужно? Следует ли думать и стремиться в залив Ахматова или поставить точку? Ведь прошло много лет со дня исчезновения экспедиции Русанова и со дня обнаружения следов пребывания человека в заливе Ахматова. Время это достаточное, чтобы стереть всякие нефундаментальные следы или сделать их трудно обнаруживаемыми. Мне кажется, заявлять о мифе в заливе Ахматова преждевременно”.

Я с ним согласна.

Ребята из экспедиции Д. И. Шпаро (“Комсомольская правда”) не нашли ничего, но публикаций было много. Однажды сотрудник ЦК ВЛКСМ, направлявший меня в залив, спросил:

— Юля, они на вас ссылаются? Ведь мы им передали все ваши материалы.

— Нет, мне не приходилось видеть... И думаю, что никогда не увижу.

— Почему?

— Не в характере Димы Шпаро ссылаться на женщин...

Но однажды я все-таки увидела ссылку. Она носила весьма любопытный характер, и я о ней расскажу. В 1982 году издательство “Мысль” выпустило книгу Д. И. Шпаро и А. В. Шумилова “Три загадки Арктики”. Третья глава ее называется “Тайна залива Ахматова”. Там была интригующая завязка, была и строгая хроника. Были документы, дневники, записки и воспоминания. И там среди дневниковых записей ребят из отряда “Комсомолки” я вдруг прочитала: “От сторонников “русановской гипотезы” мы слышали, что однажды с борта ледового разведчика, который пролетал над берегом залива, видели крест. Но это не крест, не могила, а знак геодезистов. Такие столбы во множестве стоят на побережье. В литературе сведения о кресте не появились, но в устных спорах он фигурирует чуть ли не как “могила Русанова”. Это еще один миф, порожденный легковесностью высказываний...”

Вот так мои материалы оказались устными легковесными высказываниями...

НАХОДКИ И ПРОТИВОРЕЧИЯ. ГДЕ ИСКАТЬ?

Сохранились полный текст докладной записки Н. Н. Пьянкова от 20 сентября 1947 года и его рисунок места находки. Цитирую: “12 июля в конце залива Ахматова (западный берег) по возвращении с работы в сильный ветер около 10 баллов по пути в палатку мною были обнаружены человеческие кости, правая голень со ступней и неподалеку от костей консервная банка ржавая. Подробно ее не осматривал, но по ржавчине — старой давности. Круглая, низкая,— очевидно, из-под рыбных консерв. Находившийся со мной рабочий Коптяев нашел также в этом месте (разница 20— 30 м) около 4-х банок от рыбных консерв, около 400 гр. веса.

На другой день по возвращении на место работы я опять встретил другие части скелета: позвоночный столб и лопатка правая, больше ничего не обнаружил. Продвигаясь дальше по заливу Ахматова, на берегу попадались доски с обшивкой корабля (точно не могу сказать — не компетентный в судостроении), но логика подсказывает. Были найдены обугленные дрова, что показывает на давнишний след костра”.

Итак, в докладной нет координат места находки. Использовав рисунок Пьянкова и беседы с ним, ориентировочно были определены координаты находки: широта 79° 04', долгота 102° 51'. Они фигурируют в отчете Михаленко о работе экспедиции 1945—1947 годов. Именно эти координаты были сообщены Македонскому. Найдем эту точку на современной карте залива. Она ложится на чистую воду в начале широкой части залива, где его глубина равна 12 метрам. Поэтому в своих воспоминаниях, записанных 12 февраля 1972 года, Македонский отмечает, что место поисков было показано неверно и вся “съемка, произведенная Пьянковым, оказалась, мягко выражаясь, некачественной”.

Как это могло случиться? Н. Н. Пьянков был направлен в экспедицию в навигацию 1946 года и в Арктике работал впервые. Он окончил топографический техникум в 1939 году и с этого времени по 1946 год находился в составе одной из хозрот армии. Он оказался недостаточно хорошим специалистом, поэтому сделанная им съемка сильно отличается от современной карты.

Снова встал вопрос, как определить место находки в заливе протяженностью 35 км, имеющем ширину 4 км в узкой части и 16 км у выхода в море. 16 июля 1971 года Н. Н. Пьянков был приглашен в Гидрографическое предприятие ММФ, где ему показали современную 'крупномасштабную карту залива Ахматова и его съемочную схему. Он признал, что указал в 1947 году место неверно, и назвал новое, на 18 км южнее прежнего. Основным ориентиром теперь оставался грот, который хотя и не упоминался в докладной, но все время фигурировал в рассказах Пьянкова и Коптяева. Его-то и искал Троицкий на площади от 78° 58' до 78° 53' параллели. И нашел. Обвал грота был разобран участниками экспедиции “Комсомолки” 1975 года, и под обломками ничего обнаружено не было.

Можно ли на основании этого утверждать, что на побережье залива стоянки человека не было? Думаю, что такое утверждение преждевременно.

ЧТО ИСКАТЬ?

Итак, что же видели в заливе Ахматова в 1947 году? Человеческие кости, банки и доски от обшивки судна, следы костра (Пьянков), консервные банки (Коптяев), банки, следы костра, доски (Вишневский). Михаленко ни в 1947-м, ни в 1975 году не поставил под сомнение находки Пьянкова и Коптяева. Напротив, он писал: “Не верить сообщению Пьянкова и рабочим его группы нельзя”.

С ними Михаленко беседовал в бухте Солнечная на острове Большевик, которая расположена на шестьдесят километров севернее мыса Челюскин. В этой бухте базировалась вся экспедиция. Беседа состоялась сразу после того, как Пьянков рассказал о находке астроному-геодезисту Г. М. Воскобойникову, Михаленко упрекнул Пьянкова и его рабочих в том, что они ничего из виденного не принесли на базу, хотя понимал, что сделать это было не так-то просто.

В августе, закончив работы в северной части острова Большевик, на базу собрались группы и партии. Возвращались люди пешком, таща на себе приборы, документацию работ и дорожные пожитки. Шли, придерживаясь восточного берега. Этим путем в зимнее время неоднократно проходили два вездехода и собачьи упряжки. Кое-где на этом маршруте было оставлено топливо и продовольствие. Летом весь транспорт находился на базе, так как не был приспособлен к арктическому бездорожью. Люди за это расплачивались пешим переходом протяженностью более двухсот километров.

Михаленко усомнился лишь в находках Вишневского, на том основании, что в июле 1947 года (время находки Чьянкова) его в заливе Ахматова не было. Это факт, и его никто не отрицает.   Но Вишневский был в заливе весной 1947 года в первый заезд группы Пьянкова, и продолжительность его прерывания на берегах залива точно, неизвестна (около недели, по данным Михаленко, и более месяца, по сообщению Македонского). Вишневский ходил в паре с Bасильевым, которого он затем с каюром Логиновым транспортировал на базу из-за воспаления легких. Может быть, Вишневский видел банки и доски весной? Но почему не мешал снег?

Что из перечисленного явилось бы наиболее резким аргументом в пользу стоянки человека? Человеческие кости и следы костра. Все кости, собранные Троицким в окрестностях грота, оказались костями животных, а следов костра после 1947 года никто не видел. Следующим по силе аргументом, вероятно, следует считать консервные банки. В 1971 году в окрестностях грота Троицкий консервных банок не видел, но вот что говорил в орловском докладе П. Я. Михаленко: “В 1971 году в заливе Ахматова вместе с Троицким был и Гордеев. И в то время, когда Троицкий обследовал так называемый грот, Гордеев прохаживался по косе, примерно в 150 м от грота, и видел разбросанные трухлявые консервные банки, точнее, ободки от банок. Троицкий этих банок не видел, и для исследований они не привезены”.

Корабельные доски, вероятно, могли быть выброшены морем и только в сочетании с костром могут говорить о стоянке морехода, хотя берега залива, когда его видела, я, практически не имели плавника.

КАК ИСКАТЬ?

Археологи утверждают, что ни одна стоянка фатьяновской культуры (неолит) не была обнаружена специалистом. Стоянки находят землекопы, строители, крестьяне. Зато стоянки периода палеолита может найти только археолог: это требует особого навыка в поиске.

Окидывая взглядом историю находки в заливе Ахматова, невольно думаешь: может, уже прошла пора, когда стоянку мог заметить простой прохожий? Может, сорокалетний период уже разрушил консервные банки и доски, а следы костра заметит лишь опытный глаз археолога? Может, теперь только специалист-археолог обнаружит затерявшиеся следы стоянки? В существование стоянки морехода верит не только Павел Яковлевич Михаленко, первый и пока единственный почетный гражданин Диксона, который закончил свой орловский доклад словами:

“И, наконец, позволительно поставить вопрос: почему так много животных костей в районе грота видели все участники поисков? Что это — кладбище оленей? Едва ли. До такой цивилизации животные еще не дошли. А не с участием ли человека появились эти кости?”

 

Из журнала "Ветер Странствий" № 25.