ГЛАВА II В ПЛАВУЧИЕ ЛЬДЫ ЮЖНОГО ЛЕДОВИТОГО ОКЕАНА

      Отбыв  воинскую повинность, я  немедленно  предпринял  дальнейшие  шаги
подготовки к специальности полярного исследователя.
     К этому  времени я уже  успел прочитать  по  этому предмету все  книги,
какие только мог раздобыть, причем меня поразила одна  слабая сторона, общая
большинству прежних полярных экспедиций. А именно: их начальники  не  всегда
были судоводителями, вследствие чего в  отношении навигации им почти  всегда
приходилось   передавать   управление   судном   в   руки    более   опытных
мореплавателей. При этом неминуемо оказывалось,  что тотчас по выходе в море
у  экспедиции  появлялось  два начальника  вместо  одного. Это,  безусловно,
всегда вело  к  разделению  ответственности между начальником  экспедиции  и
капитаном, откуда беспрестанно возникали трения  и разногласия, а следствием
этого   являлось  ослабление   дисциплины   среди   подчиненных   участников
экспедиции. Возникали две партии:  одна  состояла из начальника экспедиции и
научных  сотрудников, а  вторая из капитана и судового  экипажа.  Поэтому  я
заранее решил никогда не становиться во главе экспедиции, прежде чем не буду
в состоянии избежать этой ошибки. Все мои стремления были направлены к тому,
чтобы  самому  приобрести необходимые знания  и  опыт  в управлении судном и
выдержать экзамен на капитана. Тогда я смог бы руководить моими экспедициями
не только в  качестве исследователя, но и  в  качестве  судоводителя и таким
образом избежал бы этого разделения.
     Чтобы получить право держать экзамен на звание капитана, мне необходимо
было  в течение нескольких  лет проплавать  на судах  в качестве матроса под
началом опытного капитана. Поэтому я каждое лето 1894-1896 годов нанимался в
судовую  команду на  парусную шхуну.  Это  дало  мне  возможность  не только
дослужиться до должности штурмана и подготовиться к экзамену на капитана, но
также  побывать  в  моей излюбленной Арктике и  накопить  опыт,  который как
нельзя лучше пригодился для избранной мною карьеры.
     В   1897  году  мне  удалось  попасть  в  число   экипажа   Бельгийской
антарктической  экспедиции,  имевшей  целью исследование  района  магнитного
полюса.  Хотя  мне  было только  двадцать  пять лет,  меня назначили  первым
штурманом еще  до того, как "Бельгика" покинула Европу. Экспедиция  являлась
ярко выраженным международным предприятием. Начальник был бельгийский моряк,
капитан - бельгийский артиллерийский офицер, служивший в французском флоте и
сделавшийся   первоклассным   мореплавателем.   Первым   штурманом  был   я.
Прославившийся впоследствии полярный исследователь американец доктор Кук был
нашим судовым врачом, из научных сотрудников один  румын, другой поляк, пять
человек команды были норвежцы, остальные бельгийцы.
     Южный магнитный полюс расположен  на антарктическом  материке,  гораздо
южнее  Австралии,  в  Южном Ледовитом  океане. Тем не менее  согласно  плану
начальника экспедиции  путь наш лежал не мимо Австралии, а  мимо мыса  Горн.
(Мыс  Горн - южная оконечность Америки. - Прим. перев.) Зимою  1897 года  мы
достигли Магелланова  пролива (Магелланов пролив  отделяет Южную  Америку от
острова Огненная Земля. - Прим.  перев.), когда в этих широтах  стоит разгар
лета. Отсюда мы пошли к югу до Огненной Земли. В те времена эти  края   были
мало  известны  науке,  и  наш  начальник  так  сильно  увлекся возможностью
новых открытий,  что мы  провели  там  несколько  недель, собирая  коллекции
различных образцов по естествознанию, нанося на карты побережье и  производя
метеорологические  наблюдения.  Это  промедление,  как мы  вскоре убедились,
не осталось без серьезных последствий.
     Продолжая путь на юг, мы  миновали  Южно-Шетландские (Южно  Шетландские
острова  расположены  к  юго-востоку  от  южной оконечности Америки. - Прим.
перев.) острова  и очутились в  виду антарктического материка, который здесь
носит название Земли Грейама. Эта местность также далеко не вся была нанесена
на карту, и мы опять провели некоторое время у этих берегов, после чего вышли,
наконец, через пролив в Южный Ледовитый океан.
     Между  тем  надвигалась  зима,  а  мы  еще  находились  в  значительном
отдалении  от нашей цели, расположенной к югу от Австралии. Поэтому мы взяли
курс  на запад, и тут нам  пришлось  испытать приключение,  чуть не стоившее
всем жизни. Однажды в страшную бурю, сопровождаемую градом и снегом, я вышел
на мостик, чтобы сменить капитана  на послеобеденной вахте.  Со всех  сторон
надвигались айсберги Капитан указал мне на один из них, недалеко к северу от
нас,  и  разъяснил,  что  он  в продолжение  всей  своей вахты  старался так
маневрировать, чтобы держаться  с подветренной стороны  этого айсберга,  так
как последний защищал от злейших напоров ветра, не давая нам, таким образом,
отклоняться от нашего курса. Он приказал мне так же маневрировать и во время
моей  вахты  и  передать  это  его  приказание  в  свою  очередь  следующему
вахтенному. Я  так и  сделал и передал те же инструкции молодому  бельгийцу,
сменившему  меня для ночной вахты. Улегшись на свою койку, я чувствован, как
корабль качало  на  волнах, однако то не  были уже могучие  волны Ледовитого
океана, качка смягчалась зыбью доходившей до нас  от  айсберга. Легкая качка
усыпила меня. Но  когда я наутро проснулся, корабль, к моему удивлению,  был
совершенно неподвижен. В уверенности, что случилось нечто необыкновенное,  я
быстро накинул платье  и поспешил на  мостик. Там я увидел,  что мы  стоим в
бассейне,  заключенном в  сплошном круге  чрезвычайно  высоких  айсбергов. Я
спросил молодого бельгийца, как мы здесь очутились. Он ответил, что знает об
этом не  больше  моего.  В  ночной  темноте,  под  напором  разбушевавшегося
снежного  шторма,  он  потерял из  виду айсберг;  корабль  несколько времени
носился  по  воле  ветра,  а потом  могучая  океанская  волна  подняла  его,
перебросила  в  просвет  между  двумя айсбергами  и  опустила  в  защищенный
бассейн, где мы теперь находились.
     Только  чудесное стечение  обстоятельств  спасло нас  от опасности быть
раздавленными  на мельчайшие  части между  айсбергами,  образовавшими тесный
проход,  в  который  мы  влетели  на гребне  волны.  Но  опасность очутиться
заключенными  в плену  сплошного круга айсбергов  была  не  менее  велика. К
счастью, нам удалось ловким маневрированием выйти из этих тисков.
     Не  успели мы, однако,  далеко отойти, как только что  избегнутая  нами
опасность снова надвинулась на нас в еще более грозной форме - и на этот раз
не по вине чистой случайности, а по причине недостаточного  опыта в полярных
плаваниях.  Продолжая  наш   путь  к  западу  вдоль   кромки  антарктических
сплоченных льдов, мы снова попали в  жестокую  бурю, надвигавшуюся с севера.
Мы долго подвергались  страшной опасности  быть  разбитыми о  ледяную стену,
находившуюся к югу от нас. Каждый мореплаватель, привычный к полярным водам,
непременно бы  постарался всеми силами отойти в открытое море к  северу. Так
должны были  поступить и  мы. Но в это время  оба мои  начальника открыли  в
ледяном поле трещину в южном  направлении  и решили укрыться там  от шторма.
Они  не  могли  совершить  худшей  ошибки.  Я  сознавал  опасность,  которой
подвергалась вся экспедиция,  но моего мнения не спрашивали, а дисциплина не
позволяла  мне  говорить. Вскоре  случилось то,  чего  я боялся. Когда шторм
утих,  мы  уже  отошли больше чем на  70  морских  миль  от кромки льдов  и,
проснувшись однажды утром, увидели, что узкая полынья, по которой мы пришли,
за нами закрылась. Итак, в  самом  начале долгой полярной  зимы мы оказались
крепко  зажатыми  в  антарктических  льдах,  дрейфующих  в  неведомом  Южном
Ледовитом океане.
     Положение  наше было  гораздо опаснее,  чем может показаться  на первый
взгляд,  так  как  мы  не  были  подготовлены   для  зимовки  в  Антарктике.
Первоначальный план нашей экспедиции заключался в том, чтобы  продвинуться в
течение  лета до  местонахождения  Южного магнитного полюса  на  Земле Южной
Виктории  и   там   высадить   для  зимовки   четырех  человек,   снабженных
соответствующими  запасами,  в  то  время  как  судно  с остальными  членами
экспедиции  должно  было  провести   зиму  в  цивилизованных  странах,  а  с
наступлением весны вернуться за этими товарищами. Для зимовки намечены  были
румынский ученый, его помощник поляк, доктор Кук и я.
     А теперь  весь экипаж корабля очутился перед возможностью зимовки здесь
без соответствующей  зимней  одежды,  без  достаточного  продовольствия  для
стольких людей, и даже ламп было так мало, что их не хватало  по числу кают.
Перспективы были действительно угрожающие.
     Тринадцать месяцев  простояли мы  во льдах,  словно в  тисках. Двое  из
наших  матросов сошли с ума.  Ни один  человек из всего экипажа  не избегнул
цинги,  и все,  за исключением  троих,  впали в  полное  истощение  от  этой
болезни. Это заболевание цингой было большим бедствием.
     Доктор  Кук и я, мы оба знали из описаний арктических путешествий,  что
этой болезни можно  избежать, употребляя в  пищу свежее мясо.  Поэтому после
ежедневной работы мы  провели немало  трудных часов, охотясь  за  тюленями и
пингвинами,  исхаживая  целые  мили  по  льду,  и   с  великими  трудностями
доставляли  к кораблю  большое  число  туш  этих животных. Однако  начальник
экспедиции питал  к  этому мясу отвращение,  доходившее  до нелепости. Он не
только отказывался есть его сам, но запретил и всей команде. В результате мы
все заболели  цингой. Начальник и капитан заболели так тяжко, что оба слегли
и написали свои завещания.
     Тогда  руководство  экспедиции  перешло ко  мне.  Я  тотчас  же  выбрал
немногих еще трудоспособных  людей  и велел откопать тюленьи туши, зарытые в
снег подле корабля. Филейные части были немедленно вырезаны, и повар получил
приказание оттаять  и приготовить их. Все  бывшие на борту с жадностью съели
свою порцию, не исключая и начальника экспедиции.
     Удивительно было  наблюдать действие, вызванное такой простой переменой
пищи. В течение первой же недели все начали заметно поправляться.
     За эти  долгие  тринадцать  месяцев  столь ужасного положения, находясь
беспрерывно лицом к лицу с верною смертью,  я ближе познакомился с  доктором
Куком,  и  ничто и  его  позднейшей  жизни  не  могло изменить моей  любви и
благодарности к этому человеку. Он был  единственным  из всех нас никогда не
терявшим мужества, всегда бодрым, полным надежды  и всегда имел доброе слово
для каждого.  Болел ли  кто - он сидел у постели и утешал больного, падал ли
кто духом - он подбодрял  его и внушал уверенность  в избавлении. Мало того,
что никогда не угасала в нем вера, но изобретательность  и  предприимчивость
его  не  имели границ.  Когда  после  долгой антарктической  ночи  появилось
солнце,   доктор  Кук  руководил  небольшими   разведывательными   отрядами,
ходившими по всем направлениям посмотреть, не разломался ли где-нибудь лед и
не образовалась ли полынья, по которой мы могли бы выйти обратно  в открытое
море.
     В один прекрасный день  кто-то из нас заметил, что приблизительно в 900
метрах от  судна образовалась небольшая  полынья. Никто из  нас не придал ей
особого  значения.  Но доктор Кук  каким-то  образом  увидел  в этой полынье
хорошее предзнаменование.  Он высказал твердую  уверенность,  что  лед скоро
начнет ломаться, а как только он вскроется, эта полынья дойдет до  нас, и он
предложил  нам нечто,  показавшееся  сначала безумным предприятием, а именно
прорубить  канал  сквозь 900  метров  сплошного  льда,  отделявшего  нас  от
полыньи, и провести туда "Бельгику", чтобы, как только  лед начнет ломаться,
она сразу же могла использовать этот благоприятный момент.
     Предприятие  казалось  безрассудным   по   двум  причинам:   во-первых,
единственными  орудиями,  имевшимися  на  борту  для прорубания  льда,  были
несколько  четырехфутовых  пил  и  немного  взрывчатых  веществ,  во-вторых,
большинство наших людей было совершенно непривычно к подобного рода работам,
и, кроме того, все  были слабы и изнурены. Тем не менее предложение  доктора
Кука одержало верх. Это было лучше, нежели сидеть сложа руки  и  раздумывать
об ожидаемой судьбе. Поэтому все оживились, и работа началась.
     Состав  команды был пестрый. Когда начальник экспедиции заболел цингой,
я осмотрел снаряжение команды и убедился, что лишь четверо из нас были одеты
соответствующим образом для зимовки в Антарктике. Поэтому я решился ограбить
склад  тщательно охраняемых ярко-розовых шерстяных одеял, велел раскроить их
и сшить костюмы для людей экипажа. Эта одежда оказалась  достаточно  теплой,
но когда люди  появились в ней  на палубе,  то получилось,  конечно,  весьма
редкое и театральное зрелище.
     Мы наметили  на льду направление предполагаемого  канала и принялись за
работу. С помощью пил мы вырезывали во льду треугольники и затем взрывали их
тонитом (Тонит - смесь пироксилина с селитрой. -  Прим. ред.).  На  практике
оказалось,  что  глыбы,  несмотря  на  заложенные взрывчатые вещества, имели
склонность застревать  по углам  треугольника.
Тогда доктор Кук придумал остроумный способ, чтобы избежать этого, а именно:
спиливать  вершину треугольника, вследствие чего после взрыва глыбы взлетали
целиком кверху. За этой работой мы провели долгие утомительные недели, пока,
наконец, не  выполнили  своего задания и  в один  прекрасный вечер  улеглись
спать с уверенностью, что  завтра предстоит отбуксировать корабль в полынью.
Представьте себе наш  ужас,  когда,  проснувшись, мы увидели,  что  давление
окружавших плавучих льдов так сузило наш канал, что  мы оказались  затертыми
еще хуже прежнего.
     Однако  наше  огорчение  скоро   сменилось  радостью,  так  как   ветер
переменился и канал  опять  расширился.  Не  теряя  времени мы отбуксировали
корабль в полынью.
     Но и  здесь спасение казалось все столь  же далеким. И вдруг  произошло
чудо  -  как раз то,  что  предсказывал доктор  Кук. Лед взломался, и путь к
открытому морю прошел как раз через нашу полынью. Радость придала  нам силы,
и на полных парах мы пошли к открытому морю.
     Но и теперь не все  опасности миновали. Прежде чем выйти в море, -  нам
пришлось проходить между двумя громадными айсбергами, и в течение нескольких
дней мы были зажаты между ними, как в тисках. Целые дни и ночи мы находились
под давлением страшного  пресса.  Шум  ледяных глыб, бившихся и ломавшихся о
борта  нашего судна,  становился часто так  силен, что почти невозможно было
разговаривать.  И  тут опять  нас спасла изобретательность доктора Кука.  Он
тщательно сохранял  шкурки убитых нами пингвинов, и теперь мы изготовили  из
них  маты, которые  вывесили  за  борта,  где они  значительно  уменьшали  и
смягчали толчки льда.
     И даже когда мы достигли открытого моря, опасность все еще грозила нам.
От  толчков  льда  наш  хронометр  не  раз  подвергался  вместе  с  кораблем
сотрясениям,  имевшим часто  силу  настоящего землетрясения.  Поэтому мы  не
могли с уверенностью полагаться на наши наблюдения для определения долготы и
широты,  и  курс,  взятый  для  возвращения   в  цивилизованные  места,  был
довольно-таки  сомнительным.  К  счастью,   мы  все  же,  наконец,  услыхали
долгожданный  возглас  из  бочки  на  мачте:  "Земля!"  Мы   приближались  к
Магелланову проливу.
     Но здесь  возникло новое затруднение: где находится самый  пролив? В те
времена бесчисленные острова  и  заливы  этой местности  не были нанесены на
карту так точно, как в наши дни, и при ненадежности нашего местоположения мы
не знали, в каком именно  пункте этого района мы находимся. Однако вскоре мы
узнали Церковный остров по его удивительному сходству с церковью.
     Не  стану  описывать  во  всех   подробностях  те  трудности,   которые
встретились  нам  при  прохождении  пролива.  Сначала  мы решили укрыться за
подветренным берегом Церковного острова, где нас  сорвало с якорей и мы чуть
не  разбились  о  соседний  остров.  Огибая  побережье,  мы вошли  в пролив,
заканчивавшийся, как потом обнаружилось, тупиком, где  западным  штормом нас
неминуемо выбросило бы на берег, если бы мы не заметили вовремя нашей ошибки
и не повернули обратно, и пройдя  всего в  каких-нибудь нескольких дюймах от
рифа, окруженного сильными бурунами, не попали, наконец, в настоящий пролив.
Окончив долгое и трудное путешествие, мы вернулись в Европу в 1899 году, два
года спустя после нашего выхода в плавание.
     В следующем году я сдал экзамен на капитана и приступил к окончательной
подготовке  своей  собственной  экспедиции. Доктор  Фритьоф Нансен,  ставший
героем моих отроческих лет благодаря своим отважным экспедициям в Гренландию
и на "Фраме" ("Фрам" -  судно,  на  котором  Фритьоф Нансен  предпринял свою
замечательную экспедицию  в Северный Ледовитый океан  в  1893-1896  годах. В
1898-1902  годах "Фрам" был в экспедиции,  возглавлявшейся  Отто Свердрупом,
исследовавшей архипелаг  Перри  у северных  берегов Америки. В  1910 году на
этом судне ходил  в Антарктику Руал Амундсен, направляясь к Южному полюсу. -
Прим. ред.),  считался  тогда  в  Норвегии  главным   авторитетом  в области
полярных исследований.  Я знал, что одно  слово поощрения из его уст явилось
бы  неоценимой поддержкой для моего плана, так же как неблагоприятный  отзыв
мог  оказаться для  него роковым. И вот я отправился к нему, открыл  ему мои
планы и намерения и просил его одобрения. Он дал его мне, и даже предупредив
мои желания, сам предложил рекомендовать меня тем  лицам,  у которых  я  мог
найти поддержку.
     Сильно ободренный свиданием с Нансеном, я немедленно решил приняться за
изучение земного магнетизма и  методов его наблюдения. Моя экспедиция должна
была служить не только чисто географическим, но также и научным целям: иначе
к  моим  планам  не  отнеслись  бы  серьезно и  мне не  удалось  бы получить
необходимой поддержки. Поэтому я написал директору Британской обсерватории в
Кью, прося разрешить мне там заниматься. Но директор не уважил моей просьбы.
     Тогда  я обратился к помощнику директора метеорологической обсерватории
в Осло Акселю С.  Стеену. Он  дал мне письменную  рекомендацию  к начальнику
"Deutsche Seewarte" (Deutsche Seewarte - Германская морская обсерватория  -
Прим. перев.) в Гамбурге, с которой я и отправился в этот огромный портовый
город.  Там  я  нанял  дешевую  комнату в  одном  из самых  бедных кварталов.
     Мои виды на то, чтобы быть принятым такой важной персоной,  как  тайный
советник Георг фон Неймайер, были, откровенно говоря,  весьма не блестящи. Я
был  для него  чужой, совершенно незначительный  человек. Но я  находился  в
отчаянном положении  и  прибегал поэтому к отчаянным  средствам.  С бьющимся
сердцем вошел я в его приемную комнату и вручил мою рекомендацию.
     К моей великой радости, я был принят после короткого ожидания. Я увидел
человека   приблизительно  лет  семидесяти,   который  своими   белоснежными
волосами,  добродушным,  гладко  выбритым  лицом  с  ласковыми   глазами  до
чрезвычайности  был похож на знаменитого музыканта Франца  Листа. Он любезно
поздоровался со мной и спросил о цели моего визита. Я с  жаром объяснил ему,
что хочу сделаться полярным исследователем, что уже приобрел некоторый  опыт
в течение двухлетней экспедиции в Антарктику и  что теперь мне нужно изучить
методы  магнитных  наблюдений,  чтобы  приобрести  основы   научных  знаний,
необходимых  для  успешного  выполнения моих  намерений.  Старик  приветливо
слушал  меня и,  наконец,  воскликнул: "Молодой  человек, у вас задумано еще
что-то! Говорите все!"
     Я   признался   ему   в  своей   честолюбивой  мечте   первым   открыть
Северо-западный проход. Но он и этим не удовольствовался. "Нет, - воскликнул
он, - и это еще не все!" Тогда я сознался, что  желаю провести исчерпывающие
наблюдения   для  окончательного   определения   истинного   местонахождения
Северного магнитного полюса. Услышав это, он вскочил, подошел ко мне и обнял
от  всего сердца. "Молодой человек, -  сказал он, - если вы это сделаете, вы
будете благодетелем человечества на все времена. Это - великий подвиг".
     Доброта  его  ко  мне  в течение  последующих  месяцев  буквально  меня
подавляла. Будучи холостяком  с  большими  средствами, он  обедал в одной из
лучших гостиниц города и часто приглашал  меня  туда. Эта гостинца  казалась
мне  дворцом.  Ресторанный   зал  был  сказочной  страной,  поражавшей  меня
роскошью, а меню  обедов - лукулловским  пиршеством. Но старый советник этим
не  ограничивался,  он  приглашал  меня и  на обеды,  которые давал приезжим
иностранным ученым, и, таким образом, не только угощал  меня обедами, весьма
мною ценимыми,  но и предоставлял  мне редкую возможность  встречать великих
мыслителей и выдающихся  деятелей.  Я  никогда  не забуду, чем  обязан этому
славному старику, вдохнувшему  в меня столько  энергии и так много помогшему
мне.  Я  старался  выразить ему мою благодарность тем,  что ежедневно первым
являлся в обсерваторию и последним уходил. Я занимался с неутомимым усердием
и  уже  через  несколько  месяцев  приобрел  практические  навыки в  области
магнитных наблюдений.
     Когда  я закончил занятия в Гамбурге, рекомендации Неймайера,  имевшего
блестящие связи,  открыли  мне  доступ  в  обсерватории  Вильгельмсгафена  и
Потсдама.
     В  1900 году я купил судно "Йоа"  для моей  первой экспедиции. То  была
небольшая  яхта  из северной Норвегии. Судно имело водоизмещение  47 тонн, и
возраст  его был равен моему.  Следующее лето  я  провел на моем драгоценном
судне в  северной части Атлантического океана между Норвегией и Гренландией,
производя  океанографические  исследования.  Я  знал,  что  доктору  Нансену
требовались  кое-какие  данные,  и  хотел  добыть их  для него  в  знак моей
благодарности. Он был чрезвычайно доволен, получив их от меня осенью.
     Зима  и весна 1902/03  года прошли в лихорадочных приготовлениях к моей
большой экспедиции:  плаванию Северо-западным проходом.  В  поисках  денег я
осаждал всех и вся.  Остававшееся свободным время я тратил на выбор и заказы
снаряжения.
     Часто меня охватывало отчаяние, так как, несмотря  на все старания, мне
не  удавалось раздобыть достаточно денег.  Некоторые  из наименее терпеливых
моих поставщиков начали требовать с меня уплаты. Наконец, утром 16 июня 1903
года я очутился  в чрезвычайно критическом положении. Самый  крупный из моих
кредиторов яростно требовал от меня уплаты, давая 24 часа сроку и грозя, что
наложит арест на мое судно и посадит меня в тюрьму  за мошенничество. Гибель
трудов целого года казалась  неминуемой. Я  пришел в отчаяние  и  решился на
единственный  выход: созвал  своих шестерых тщательно подобранных спутников,
разъяснил им мое положение  и  спросил, согласны ли они  пойти  на то, что я
хочу  предпринять. Они с восторгом изъявили  свое  одобрение. Тогда все  мы,
семеро  заговорщиков, отправились  в  полночь  на  16  июня  1903  года  под
проливным дождем на пристань, где стояла "Йоа", взошли на  борт,  снялись  с
якоря и взяли курс на юг к  Скагерраку и Северному морю. Когда  день занялся
над нашим свирепым кредитором, мы были уже на надежном расстоянии в открытом
море  - семеро  пиратов,  счастливейшие  из всех,  когда-либо плававших  под
черным флагом. Мы уходили в  плавание,  занявшее целых три  года, в  течение
которых  нам   удалось  выполнить  то,   чего  наши  предшественники  тщетно
добивались более четырех столетий.

<< Назад      Далее >>