ЗАПАДНЫЙ ЦИРК И ЮГО-ЗАПАДНАЯ СТЕНА

(Из дневника В. Шопина)

Самолет Москва — Дели взлетает. Смотрим с Володей Балыбердиным друг на друга. И в глазах один и тот же вопрос: “Неужели действительно летим в Непал? Неужели позади все перипетии отборов и мы, в составе сборной команды СССР, летим, чтобы взойти на Эверест?”

Если бы два года назад мне сказали, что меня зачислят в команду советских высотников, я бы, конечно, не поверил. Настолько далекой казалась эта вершина, которую мы должны теперь покорить во что бы то ни стало. Отныне наш путь домой лежит через нее. Это прекрасно понимают пятеро пассажиров самолета — передовая группа советской гималайской экспедиции. Кто же они?

Анатолий Георгиевич Овчинников. Нет в советском альпинизме титулов, которыми не обладал бы этот человек. О его упорстве ходят легенды. А в его превосходной физической подготовке каждый из нас имел возможность убедиться не единожды. Старший тренер экспедиции — это почетная должность, и он ее заслужил. Овчинников — москвич, так же как Эдуард Мысловский и Николай Черный. Мы с Володей Балыбердиным (или попросту — Бэлом) представляем Ленинград.

До 24 марта нам нужно проложить путь через ледопад Кхумбу, о котором в альпинистском мире знают все. При упоминании Кхумбу воображение рисует хаотические многотонные глыбы вздыбленного льда, бездонные ледовые трещины, готовые в любую минуту поглотить человека, как бы силен и искусен он ни был.

Под крылом самолета неторопливо проплывают облака, освещенные лунным светом. Они как горы, которые ты разглядываешь, пытаясь узнать пройденные тобой стены и стены, которые ждут тебя впереди, которые снятся иногда долгими зимними ночами...

Невольно вспоминается недавнее... Август 1980-го. Ущелье Ачикташ под пиком Ленина, база международного альпинистского лагеря “Памир”. Сюда собрали нас, будущих “гималайцев”, на второй тренировочный сбор. 40 спортсменов претендовало на место в сборной команде. Почти все — лидеры своих коллективов, призеры чемпионатов СССР. Практически все знакомы друг с другом заочно. Одни приехали сюда из экспедиций, другие — со сборов. И потому все такие худые, обросшие. Отсутствием аппетита никто не страдает. Разговоры в основном идут деловые. Подтверждается формула — друзья-соперники. Каждый город, каждая республика борется за право участия в экспедиции. Все приветливы, обходительны. Но каждый знает, что в команду будет отобрано всего 20 человек и четверо запасных (двойной состав). Пока тренеры — они же судьи предстоящих отборочных состязаний — намечают трассы, нам, участникам, предоставлено время привести себя в порядок, вновь обрести нормальный человеческий вид.

Распорядок дня жесткий. Подъем в 6.30, затем— часовая зарядка. Сначала бег, изнуряюще быстрый получасовой бег. (Обычно на сборах в горах никто из нас не бегает, потому что негде.) После бега — гимнастика. После завтрака занимаемся подготовкой лагеря к зиме. За послеобеденным отдыхом — игра в футбол. Главная задача этого сбора для каждого — устоять.

После ужина собираемся в “кают-компании”, которой служит нам юрта. Здесь беседуем о тактике альпинизма, о произведенной в Непале разведке маршрута на Эверест, просматриваем слайды. Участники рассказывают о состоявшихся этим летом восхождениях на первенство страны, проводят разборы восхождений, иногда очень безжалостные: ошибок не прощают никому. Москвичи, из тех, кто был на Олимпийских играх, рассказывают о соревнованиях, которые удалось посмотреть. Времени явно не хватает, и мы засиживаемся допоздна.

С утра все повторяется — зарядка, работы по лагерю, футбол, беседы в юрте. С нетерпением ждем начала соревнований. Каждый готовится к ним по-своему, зная свои слабые места. Кто по нескольку раз в день подходит к перекладине, кто бегает дополнительно, кто занимается лечением своих “болячек”, стараясь как можно быстрей восстановиться.

И наконец этот день настает. Определены нормативы и виды соревнований. Физическая подготовка включает в себя хорошо знакомые каждому упражнения — подтягивание на перекладине и отжимание от пола. Ожидает нас еще и бег в гору с 3600 до 4200 метров.

Техническая подготовка оценивается по двум показателям — скальная техника и ледовая. Скальные соревнования проходили на крутых скалах справа от Луковой поляны. Состязались в связках с обязательной сменой ведущего. Ледовую технику демонстрировали тоже в связках на крутом 400-метровом ледовом склоне. Очень строго карались судьями ошибки в технике страховки.

Кроме физической и технической подготовки на распределение мест в списке претендентов влиял и так называемый “гамбургский счет”, когда каждый выставляет места всем участникам, включая себя. Учитывалось и мнение обследовавшей нас комплексной научной группы (КНГ).

Но последнее слово оставалось все-таки за тренерским советом. А он сделал свои выводы только в Москве, когда все мы уже разъехались по домам. Никто из нас не знал, кого допустили к следующему этапу отбора.

Потом нас собрали на медицинское обследование, которое проводилось в два этапа. Первый — в Московском врачебно-физкультурном диспансере № 1. Второй — в Институте медико-биологических проблем. Особенно запомнились здесь функциональные проверки на велоэргометрах и “подъемы” в барокамере. Вероятно, потому, что за двенадцать лет занятий альпинизмом я впервые сел на велоэргометр и очутился в барокамере. Потом “подъемов” в барокамере было много, и мы к ним привыкли. Но самым сложным был первый. Проверяли высотный потолок каждого, максимальную устойчивость организма к гипоксии. Сохранить (удержать) сознание при “подъеме” на большую высоту трудно. Наваливается сон, с которым приходится бороться, начинают мелко дрожать руки и ноги. Экзаменаторы контролируют твое сознание с помощью несложных вопросов. Помню последний, когда я находился уже на высоте 9000 метров. “Восемь плюс шесть?” Отвечаю медленно: “Восемь плюс шесть будет... (долго думаю)... четырнадцать”. Испытал удовлетворение (все же сообразил), приободрился. Чувствую, что начинаю впадать в забытье. Слышу: “Высота десять тысяч метров”. И тут я отключился. Когда вышел из барокамеры, мне сообщили, что на высоте 10 000 метров я “прожил” около минуты.

После этих обследований в феврале 1981 года мы поехали в Алма-Ату на зимний спортивный сбор. Врачи и здесь продолжали нас обследовать в спортивном диспансере при высокогорном катке Медео. На Тянь-Шане нам предстояло отработать гималайскую тактику восхождения, с которой мы до сих пор практически не сталкивались. Объектом восхождения избрали пик Комсомола. Нас разбили на три восьмерки, и под руководством Валентина Иванова, Эдуарда Мысловского и Ерванда Ильинского на стене пика Комсомола мы начали постигать азы гималайской тактики. Вопреки желаниям тренеров погода стояла отличная. Ярко светило солнце, хотя и подмораживало. А тренеры наши оттачивали диспетчерские навыки, определяя, какой груз куда занести, в каких количествах, кому где ночевать, чем питаться. При таком обилии народа на одной горе рассчитать все это далеко не просто. Основы гималайской тактики и заключались как раз в четком взаимодействии всех групп на маршруте. Опыт этого восхождения очень пригодился нам на следующем сборе.

В июле 1981 года мы собрались на Памире, в городе Ош. Отсюда предстояло добираться машиной до города Дараут-Кургана в Алайской долине и далее — вертолетом на ледник Гармо, в ущелье Ванч-Дара, под пик Коммунизма. Задача — подняться на него с применением гималайской тактики.

До Дараут-Кургана доехали благополучно, но здесь застряли в ожидании летной погоды и вертолета. Палатки установили на аэродроме и вскоре занялись подгонкой снаряжения. Обсуждая конструкции различного снаряжения, не оставляли без внимания ни единой мелочи. Высказывался каждый. Времени у нас достаточно: погода не спешит с улучшением. По утрам с надеждой поглядываем на небо, но оно пока ничего хорошего не обещает.

Наконец появляется солнышко и вслед за ним — вертолет. Желания альпинистов и вертолетчиков диаметрально противоположны. Мы мечтаем залететь как можно выше, они — как можно ниже, чтобы безопасней посадить вертолет. Нашему руководству удалось все же договориться о посадке нескольких рейсов на 4700. Это “Грузинские ночевки”. Погода все еще неустойчивая, поэтому больше двух рейсов в день не получается.

Первой улетает группа Иванова. Она должна установить лагерь на 4700 и начать работу на маршруте. Парни отбыли под пик Коммунизма с недостаточным запасом продуктов; но погода вскоре ухудшилась, и вертолет рейс за рейсом начал делать посадку не на 4700, а в Ванч-Даре. Мы сочувствуем ребятам. Постепенно вся наша команда вылетела в Ванч-Дару. Группа Иванова уже обрабатывала маршрут. Вскоре к ней присоединилась группа Ильинского, которой повезло сесть на вертолете на “Грузинских ночевках”. Мы (группа Мысловского) с Ванч-Дары (3600) до “Грузинских ночевок” (4700) идем пешком. Это должно ускорить (сгладить) нашу высотную акклиматизацию. Четырнадцать часов изнуряюще медленной ходьбы по леднику Гармо — и мы добираемся до небольшой морены на леднике Беляева. Это и есть наш базовый лагерь — “Грузинские ночевки”. В темноте ставим дополнительные палатки.

Наутро занялись благоустройством лагеря. Наш палаточный городок стоит на снегу. В большой палатке — кухня и столовая. Склады снаряжения и продуктов — в двух палатках поменьше. Участники сбора по три-четыре человека живут в каркасных палатках.

На этот раз мы должны отработать гималайскую тактику восхождения на южном контрфорсе пика Коммунизма. Один из сильнейших советских высотников Кирилл Константинович Кузьмин с группой проложил этот “путь” к высочайшей вершине СССР в августе 1959 года. Он так и называется сейчас — “маршрут Кузьмина” высшей категории сложности.

День за днем перетаскиваем грузы по маршруту, обеспечивая высотные лагеря снаряжением, топливом, продуктами питания. Первый наш выход — акклиматизационный, на высоту 5600. Затем подымались выше— на 6500 и 7100. К радости тренеров погода нас не балует: солнце выглядывает очень редко, сплошные облака, метет снег. Но работы на маршруте не прекращаются. Неумолимо ползут к треугольной вершинной пирамидке веревочные перила. Наконец все промежуточные лагеря установлены и обеспечены топливом, продуктами, спальными мешками. В верхний лагерь (7100) даже заброшен кислород. Необходимо испытать и кислородную аппаратуру. Перед штурмом все группы спустились для отдыха в Ванч-Дару.

Кроме нас в нашем районе работают команды Украины и Ленинграда. Они участвуют в первенстве СССР в высотном классе и готовятся подняться на пик Коммунизма по южной стене.

У нас первыми начали работу на маршруте алмаатинцы (группа Ильинского). В непогоду вышла на вершину и спустилась с нее группа Иванова. Ураганный ветер заставил их просидеть несколько суток в лагере 7100. Он буквально валил с ног, не позволяя выйти из палатки.

Когда, согласно графику, настало наше время выйти на восхождение, понадобилась срочная помощь ленинградским альпинистам. Кто-то заболел у них на плато пика Россия. Собрались мы очень быстро. На ходу получили консультацию, расписание связи. Мы должны были как можно быстрей обнаружить палатку на плато, закрытом облаками, и выяснить обстановку, оказав, если потребуется, помощь. С нами врач-альпинист Слава Онищенко. Путь наш лежит в противоположную сторону от пика Коммунизма. Спешим, идем без отдыха. После трехчасовой ходьбы — короткий привал. Пьем сок, жуем сухофрукты и снова — вперед и вверх. Нас четверо — Леня Трощиненко, Володя Балыбердин, Слава Онищенко и я. Руководитель — Леня. За нами более медленно идет вторая группа под руководством Эдика Мысловского (Хута Хергиани, Леша Москальцов, Валя Божуков и Валера Хомутов). Мы идем налегке, а группа Мысловского несет палатки и продукты для ночевки.

Еще через несколько часов останавливаемся перекусить. И снова — вверх. Сегодня облака довольно низкие. На уровне 6000 метров резко холодает, и мы блуждаем в тумане. Чувствуем, что уже вышли на плато пика Россия, но видимости — никакой. Кричим, напряженно вслушиваемся, но ответа нет. Идем дальше и снова кричим. И опять никто не отвечает. Блуждаем так еще часа два. Кричим. Прислушиваемся... И вдруг — голос, откуда-то снизу. Движемся в его направлении. Перекликаемся. И натыкаемся на палатку. В ней двое больных. У одного пневмония, другой обморозился.

Мы оказали пострадавшим необходимую помощь в на следующий день привели их на “Грузинские ночевки”. Опасность миновала. Больные чувствовали себя хорошо. Но спасательная операция заняла двое суток и время, необходимое для штурма вершины, было упущено. Пора было эвакуировать лагеря и уходить на Ванч-Дару.

Тренерский совет принял решение засчитать нашей группе восхождение, но это вызвало недовольство Федерации альпинизма. Главный вопрос — кто вошел в окончательный состав команды — все еще не был решен.

В конце июля участники сборов улетели, а мы с Бэлом остались, чтобы совершить восхождение на пик Коммунизма по юго-западной стене в составе сборной Ленинграда. Команда, руководимая В. А. Солонниковым, участвовала в первенстве СССР в высотном классе. И то, что мы в этот сезон все же покорили пик Коммунизма и к тому же стали чемпионами страны, очевидно, повлияло на решение тренерского совета гималайской экспедиции включить нас с Володей Балыбердиным в основной состав команды. Однако в основной состав сборной, утвержденный Федерацией альпинизма СССР осенью 1981 года, я не попал. Позже решено было добавить в гималайскую сборную еще четырех спортсменов. В этой четверке оказался и я.

Нам предстояли последние тренировочные сборы, последние медицинские обследования. И наконец наступил самый хлопотный этап — подготовка всего снаряжения экспедиции к транспортировке, проверка качества и комплектности нового снаряжения, общение с поставщиками, упаковка тридцатикилограммовых грузовых мест. И при этом мы почти ежедневно тренировались.

1 марта мы проводили транспортный самолет и сопровождающих грузы Леню Трощиненко, Сережу Ефимова, Славу Онищенко, Эрика Ильинского и Валю Венделовского (он никому не мог перепоручить сопровождение кинооборудования).

Но вот уже все позади. Последние напутствия. Прощание с друзьями и близкими. Мы на борту самолета и с каждой минутой приближаемся к заветной земле самых высоких в мире гор.

3 марта. В 5 утра по московскому времени мы приземлились в Дели. Томительные часы в зале ожидания, и вот наконец пропускной контроль и погрузка в самолет королевской авиакомпании Непала. Перелет Дели — Катманду занял всего час. В 16.00 по Москве — посадка в Катманду. К нам сразу же подошел сотрудник советского посольства в Непале Александр Дмитриевич Сурский. С самого начала он взял шефство над нашей экспедицией, был нашим проводником и переводчиком в Катманду.

Тут же подошел к нам и представитель здравоохранения Непала. Мы передали ему рентгеновские трубки для детского госпиталя в Катманду, которые везли с собой по поручению “Техноэкспорта”. Мы везли их на коленях и сохранили в целости. Благодаря этому госпиталь был открыт уже на следующий день после нашего приезда.

За паспортными формальностями последовал таможенный досмотр нашего личного багажа. И тут оказалось, что к нам приковано всеобщее внимание. Таможенников собралось гораздо больше, чем нас. Наши рюкзаки и сумки вытряхнули до дна. У каждого рюкзака сгрудилась куча людей. Ни одна вещь не избежала осмотра и прощупывания. Лишь после этого нам разрешили сложить все назад. Наконец на наших рюкзаках появились меловые кресты, означающие пропуск в сказочную, экзотическую страну Непал.

На улице нас встретили Е. И. Тамм, Б. Т. Романов и Ю. В. Кононов. Они первыми прибыли в Непал, чтобы подготовить встречу грузов и участников экспедиции. Знакомимся с корреспондентом ТАСС Юрием Родионовым. Выяснилось, что сегодня получить наш груз из таможни не удастся. В автобусе нам представили сирдара (руководитель равнинных и высотных носильщиков) нашей экспедиции Пембу Норбу. Ему 33 года, приятное мужественное лицо, густые черные волосы, приветливая улыбка. Для непальца Пемба высок, крепкого сложения. Советская экспедиция для него двадцать пятая. Осенью 1977 года он взошел на вершину Эвереста. Пемба из альпинистской семьи. Его дядя тоже был на Эвересте. Весь семейный клан Норбу в долине Соло-Кхумбу постоянно обслуживает альпинистские экспедиции. В дальнейшем мы убедились, что в этой долине Пемба Норбу пользуется среди местного населения огромным авторитетом. Нас удивило, что он прекрасно владеет английским языком. Оказалось, что Пемба получил образование в английской школе.

— Сколько экспедиций из ваших двадцати четырех окончилось победой? — спросили мы.

— Половина,— улыбнувшись, ответил Пемба.

Мы уже мчимся по шоссе. В какой-то момент разговора замечаю, что прямо на нас с огромной скоростью несется автобус. Интуитивно сжимаюсь в комок, вцепившись в спинку сиденья. Неужели конец?! Но нет. На огромной скорости автобусы разъезжаются как ни в чем не бывало. Оглядываюсь на остальных пассажиров. “В Непале левостороннее движение”,— улыбается уже освоившийся с местными правилами Овчинников.

Устраиваемся в гостинице и отправляемся на прогулку по Катманду. Сурский увлеченно рассказывает об истории Непала. К сожалению, в шуме и сутолоке не все удается расслышать. Хочется все рассмотреть, пощупать собственными руками. Увиденное поражает своей необычностью. Мы еще не ориентируемся. Улицы переполнены туристами, торговцами сувенирами. Стоит лишь остановиться, как тотчас же подбегают мальчишки, предлагая украшения из камней, марки, монеты. Они внимательно разглядывают нас и сразу же обращают внимание на часы. Предлагают меняться. Так и передвигаемся, окруженные толпой мальчишек.

Людской гомон, клаксоны велорикш. На центральной улице города Нью-Роуд в гул толпы вплетаются гудки автомобилей самых разных марок. Мы переходим от дома к дому, не уставая восхищаться резными украшениями окон и дверей. Особенно поражает нас резьба на доме, в котором живут богини Кумари. Религия непальцев допускает выбор богини среди четырех-пятилетних девочек определенной касты. Будущие богини подвергаются ряду испытаний. Таково, например, испытание страхом, при котором девочек помещают в одну комнату с дикими зверями, сидящими в клетках. Старейшины придирчиво осматривают претенденток в богини: на теле девочки не должно быть родимого пятна или шрама. Успешно прошедшую конкурс богиню поселяют в этом доме и практически обрекают на полное бездействие. Играть ей разрешается только в тихие, спокойные игры. Она перестанет быть богиней, если кто-нибудь увидит ее кровь. Девочку окружают сверстницы из касты богинь, монахи, ближайшие родственники. Общаться с простым народом ей не позволено. Достигнув зрелости, богини, как правило, покидают Непал, потому что жена-богиня приносит в дом несчастье. В Индии, где ее никто не знает, она может, как обычная женщина, выйти замуж.

Мы поворачиваем к гостинице. Уже зажглись витрины магазинов. С порога одной из лавочек нас приветствуют по-русски: “Привет! Давай, давай, заходи!” Мы, конечно, удивлены и заходим внутрь. Кустарные изделия из дерева, камня, бронзы... Пробуем объясниться с хозяином по-русски, но обнаруживаем, что весь свой словарный запас он истратил на приветствие и приглашение.

В гостиницу возвращаемся в сумерках. За чаем слушаем рассказы Родионова и Сурского о Непале. Расходимся на ночлег с сожалением. В ближайшие дни у нас предстоят работы на таможне.

6 марта. Из ворот советского посольства выезжают три автомашины, нагруженные баулами, бочками, ящиками с кислородными и газовыми баллонами. Груз советской экспедиции двинулся в сторону Эвереста. Поверх всех вещей усаживаются наши высотные носильщики (шерпы) и равнинные носильщики (портеры). Грузовики пройдут около ста километров. Затем груз ляжет на спины портеров. Шерпы по равнине ничего не несут. Но каждый из них руководит своим микрокараваном, состоящим, как правило, из их родственников и знакомых. Иначе невозможно контролировать передвижение порученных им грузов.

Итак, сделан еще один шаг на пути к Эвересту. Мы облегченно вздыхаем. Теперь нам предстоит заняться грузом (44 места), который полетит с нами до Луклы. Это снаряжение, необходимое для установки базового лагеря и обработки ледопада Кхумбу. Вылет завтра утром.

Закончив все приготовления, посвящаем последний вечер прогулке по городу. Стараемся внимательней рассмотреть и получше запомнить увиденное. В гостиницу возвращаемся к ночи.

Утром Сурский сообщает о том, что в Лукле выпал снег и полеты отменены. Заканчиваем досмотр грузов на таможне, упаковываем их в гараже.

8 марта. Утром прощаемся с руководством экспедиции и едем в аэропорт. Провожают нас И. А. Калимулин и А. Д. Сурский. После некоторого ожидания объявляется посадка на наш рейс. На летном поле прощаемся с провожающими и занимаем места в самолете.

И вот мы уже в воздухе. Прилипнув к стеклам иллюминаторов, с нетерпением разглядываем приближающуюся цепь гор. За невысокими темными хребтами встают отвесные белоснежные вершины. Пытаемся разглядеть Эверест, знакомый нам пока только по фотографиям. Мы летим уже над ущельем. Свободные от леса террасы тщательно возделаны и зеленеют молодой порослью. Под нами проплывает перевальная точка бокового хребта. Разворот поперек ущелья — и внезапно под колесами самолета возникает посадочная полоса аэродрома. Несколько прыжков, сильная вибрация — и самолет тормозит наконец, задрав нос кверху. Уже потом мы поняли, что в Лукле не совсем обычная посадочная полоса. Расположена она вверх по склону, а на взлете самолет разгоняется вниз. Затихли двигатели, и мы покидаем самолет.

Лукла встречает нас ярким солнцем. Два дня проводим в ожидании грузового самолета, знакомимся с поселком, гуляем по окрестностям.

Лукла расположена на середине пути от Катманду до Эвереста. Высота — 2800 метров над уровнем моря. Через поселок проходит дорога “Биг роуд”, ведущая в глубь Гималаев. Чуть выше Луклы кончается растительность, и на круто вздымающихся скальных склонах серебрятся снежно-ледовые пятна.

А здесь, в самом селении, изредка еще встречаются тростник, гималайская сосна, береза. Последняя отличается от нашей березы крупными размерами, более темной и ноздреватой корой. Поражают своими размерами рододендровые деревья с уже набухшими бутонами.

Сверху приходят небольшие группы туристов. Это те, кто уже закончил свое путешествие и возвращается домой. Каждое утро такая многоязычная толпа собирается на аэродроме в ожидании рейса на Катманду. На аэродроме существует своя система информации пассажиров: если самолет вылетел из Катманду, на поле звучит сирена, вторая сирена означает, что он благополучно миновал перевал и скоро приземлится в Лукле. Перед посадкой на летное поле выходят полицейские с бамбуковыми палочками в руках. Палочки и свистки помогают им очистить посадочную полосу от любопытных и нерасторопных. Звучит третья сирена — самолет заходит на посадку. Прыгая по взлетной полосе, он резко тормозит и затем выруливает вправо на площадку, чтобы не мешать посадке и взлету других самолетов. Иногда, особенно после затяжной непогоды, здесь собирается до трех самолетов одновременно. Естественно, что в этих случаях на аэродроме скапливается множество туристов, жаждущих улететь в столицу.

Знакомимся с туристами, насколько позволяет наше знание английского. Все знают о том, что должна приехать русская экспедиция. Интерес к нам повышенный. Ведь мы первые русские альпинисты в Гималаях. Многие просят автографы. Время ожидания нашего груза тянется довольно медленно.

К темноте собираемся в нашей комнате. Шерпы зажигают газолиновые лампы, по конструкции напоминающие примуса. Но вместо головки примуса у этих ламп — сеточка, которая, раскаляясь добела, излучает очень яркий свет. При нем можно даже фотографироваться. Играем в “Эрудит”. Коля Черный учит нас раскладывать пасьянс. Гадаем насчет завтрашней погоды.

Уже лежа в спальных мешках, читаем привезенные из дома книги.

Из этих книг у нас должна собраться в базовом лагере маленькая библиотечка.

10 марта. Утро проходит в ожидании самолета с нашим грузом. Из Катманду прилетел самолет с туристами. Пемба уверяет, что будет еще самолет. К нашему дому пригоняют оседланных яков. Собираются носильщики. Это успокаивает нас. На аэродроме звучит третья сирена. Мы стоим на краю посадочной полосы. Приземлившийся самолет выруливает на боковую площадку, смолкают двигатели, и наши шерпы быстро принимаются за разгрузку. Подключаемся и мы. По спискам проверяем наличие доставленного груза. Обнаруживаем, что пятнадцати мест не хватает.

Носильщики торопятся навьючить груз, получить работу. За ними наблюдают шерпы. Наконец вереница носильщиков тихонечко трогается в путь. Остаются только те, кто навьючивает яков.

В ожидании неприбывших грузов Эдик Мысловский и Коля Черный остаются в Лукле, а мы втроем (А. Г. Овчинников, Володя Балыбердин и я) уходим с первым караваном. С нами идет и прилетевший сегодня офицер связи. Пемба объясняет нам, что караван сегодня будет идти два-три часа и остановится у большого моста через ущелье. Прощаемся с ним и уходим вперед.

Идется очень легко: рюкзаки у нас килограммов по двадцать, дорога хорошая. Вскоре обгоняем наш караван. Дорога то круто взбирается вверх, то резко спускается к мостику, переброшенному через очередную речку, вытекающую из бокового ущелья. Панорама быстро меняется. Ущелье сужается, и видно, что вскоре раздваивается. За разговорами незаметно достигаем большого моста. Решаем двигаться дальше. Примерно через полчаса на небольшой поляне на берегу реки Дуд-Коси останавливаемся на ночлег.

Понимаем уже, что караван заночевал ниже. Мы остались без палатки. Бэл вызвался сходить к каравану. Мы собираем хворост для костра. Возвращается Бэл с носильщиком. Они принесли палатку и продукты. Засыпаем под мерный гул реки.

11 марта. Проснулись рано. Напились чаю без сахара (сахар в большом караване), немного поели и двинулись в путь. Через час подошли к контрольному пункту национального парка “Сагарматха” (это непальское название Эвереста). Анатолий Георгиевич платит за вход по 60 рупий с человека. Вскоре мы оказываемся перед мостом. Отсюда серпантинами, круто вверх, часа два ходьбы до Намче-Базара.

Солнце припекает. Нам навстречу, спускаясь к Лукле, движутся навьюченные яки, туристы. Наш путь — вверх. То и дело обгоняем группы по три — пять человек. Туристы недоуменно разглядывают нашу одежду. На нас лишь шорты и солнцезащитные кепочки. Идем мы быстро. Серпантины чередуются один за другим. Круто набираем высоту. В какой-то момент мелькает верхушка Эвереста (выше 8600, остальная часть горы закрыта гребнем Лхоцзе). Мысленно я назвал это место “улыбкой Эвереста”. Отдыхаем, любуемся нашей вершиной и идем дальше.

А вот и Намче-Базар. В поселке около 700 жителей. Дома стоят на террасах, вырубленных на крутых склонах. Улицы и огороды — плоды тяжелого труда многих поколений шерпов. Здесь есть школа, почта, музей.

Мы с Бэлом поднялись выше Намче-Базара и остановились, ожидая Анатолия Георгиевича Овчинникова. Расположились позагорать. Вскоре выяснилось, что караван наш остановился на ночлег в Намче-Базаре. Пришлось и нам спускаться вниз. Караван разгружается у дома бабушки Пембы Норбу.

После обеда пошел снег, и мы дотемна просидели в доме. Пришел офицер связи мистер Биста. Он объяснил, что мы должны двигаться вместе с караваном, по возможности не отрываясь от него, и вместе с ним ночевать. С помощью Пембы рассчитались с носильщиками. Они уходили вниз. Выше Намче-Базара груз повезут яки и понесут местные носильщики.

12 марта. Мы втроем собрались пораньше, чтобы выйти по холодку. Но мистер Биста остановил наши сборы и пригласил зайти в полицейский участок. Мы долго не могли понять, чего от нас хотят. Оказалось, что нас должны внести в журнал учета проходящих туристов. Мы предъявили свои “пермиты” (паспорта на путешествие, выданные в министерстве туризма Непала). Здесь же, в полицейском участке, угостили жареной свининой, приправленной огромным количеством перца. Из-за своей остроты это блюдо показалось совершенно несъедобным. Затем последовал традиционный непальский чай с молоком, а после чая нас пригласили в музей национального парка.

Музей расположен в новом здании здесь же, на территории полицейского участка. В одной большой комнате размещены отделы флоры и фауны и прочего краеведения. Нам сообщили, что предполагается собрать необходимые материалы и представить здесь же всю историю альпинистского освоения района. На прощание мы расписались в книге почетных посетителей музея и сфотографировались с его сотрудниками. Полюбовались видом на красивейшую гималайскую вершину Амадаблам (6800).

Тронулись в путь. Тропа проложена уже не по берегу реки, а гораздо выше по склону. Все чаще нам встречаются небольшие снежники. Миновали несколько поселений по два-три дома с тибетскими базарчиками. Тропа снова вывела нас к реке.

Дорога подымается круто вверх и здесь, на небольшой поляне, монастырь Тьянгбоче. Мы с Бэлом прибавили темп. Овчинников старается не отставать от нас, и под арку монастыря мы влетаем почти бегом. Осмотрели монастырь, покрутили молитвенные барабаны. Пришел Пемба и сообщил, что следующая ночевка каравана предполагается в Пангбоче. Это в двух часах ходьбы от Тьянгбоче.

Не дожидаясь каравана, двинулись дальше. Теперь с нами шел дядя Пембы — Дава Норбу. Он исполнял обязанности шерпа, приставленного к мистеру Биста. В обязанности его входило стелить мистеру Биста постель, следить за его багажом, который нес специальный портер. Дава Норбу показывал нам наиболее приличные отели, хотя, честно говоря, все они напоминали обыкновенные сараи. В Пангбоче мы заночевали в доме родственников Пембы. На первом этаже размещался хлев для яков, хранилище для сена и дров, на втором — жили люди. Сами хозяева — в маленькой комнатке, большая предназначалась для гостей. Здесь был очаг без трубы, топящийся по-черному. Дым выходил через щели в крыше. Вдоль стен протянулись огромные стеллажи, уставленные домашней утварью. Особенно много кованых медных чанов самых разнообразных размеров. Здесь же полиэтиленовые бочки от предыдущих экспедиций. Всю историю альпинистского освоения этого района можно прочесть по эмблемам на этих бочках. Вдоль стены настолько широкая и длинная скамья, что мы разместились на ней на ночлег втроем. В центре нашей комнаты — стол и узкая скамейка. Все стены украшены плакатами и фотографиями альпинистских экспедиций и семьи хозяина. Шерпы гордятся, когда в семье альпинисты, когда кто-то из них представлен на фото. Но центральное место в любом шерпском доме непременно занимает фото королевской четы. Из нашей комнаты дверь ведет в хозяйскую. Здесь тоже очаг и рядом с ним — лежанка для бабушки и маленьких детей.

Мы решили прогуляться по окрестным склонам и вышли навстречу каравану. Я наткнулся на удивительно красивую птицу с голубыми перламутровыми крыльями, темно-оранжевым хвостом, длинной шеей и короной из перьев вокруг головы. Рядом с этой птицей паслись два крупных улара. Заметив меня, они убежали вверх по склону и скрылись в камнях.

А вот и наш караван. В сумерках он двигался медленно. Сегодня у него был очень длинный переход (около десяти часов). С согласия Овчинникова Пемба разрешил шерпам выпить по стаканчику чанга. Это рисовый самогон, по крепости напоминающий пиво.

Шерпы заметно оживились, но вскоре усталость взяла верх и они уснули.

13 марта. Сегодня шерпы решили идти только до Периче. Это всего в двух-трех часах ходьбы от Пангбоче. Но Периче — последнее место, где могут пастись яки, идущие в караване. Из 44 грузовых мест нашего (передового) каравана половину несли яки. Им необходимо было отдохнуть и попастись как следует после перехода из Намче-Базара. За яками ухаживают очень заботливо, стараются не перегружать, аккуратно подкладывают между его спиной и грузом мягкие вещи, чтобы не стереть кожу. При первой возможности яка стараются подкормить.

Медленно поднимаемся вверх по солнечному склону. После Намче-Базара дорога значительно уже и менее благоустроена. В некоторых местах она прорублена прямо в скале. Видно, как опять раздваивается ущелье впереди. Правое ведет в цирк Лхоцзе с юга, левое (наше) — в сторону ледника Кхумбу. Справа сверкает остроконечная снежно-ледовая вершина Амадаблам. Виден и выползающий язык ледника Кхумбу. Он выделяется светлым нагромождением камней. Прямо впереди — крясигые невысокие (около 6000) скальные пирамидки. Вдали за перевалом, замыкающим ущелье, огромная снежная вершина Чо-Ойю (8153). Над ней большой снежный флаг от ветра. Прямо под нами — селение Периче.

Спускаемся с бугра вниз к реке. Переходим на другую сторону ущелья, двигаясь по снегу вслед за Давой. На отдых останавливаемся в отеле “Гималаи”. Поселок сильно отличается от Намче-Базара. Все дома здесь одноэтажные. Подсобные помещения — в отдельных сарайчиках, В гостиной нашего отеля ночуют шерпы. Она же служит общей столовой. Мы ночуем на полатях в соседней комнатке.

Узнав, что всего в полутора часах ходьбы вверх по склону находится монастырь Дингбоче, мы с Бэлом отправляемся на прогулку. В некоторых местах тропа проходит по снегу, и кроссовки наши скользят. Вскоре видим прямо по ходу долину с селением, а вот и две пятиметровые каменные ступы. Это и есть монастырь Дингбоче. Вопреки нашим ожиданиям, здесь никто не живет. Фотографируем монастырь, любуемся окрестными вершинами. Здесь действительно ощущаешь силу и неповторимость Гималаев. Поднимаемся еще выше. Деревья кончились еще в Пангбоче. По пути в Периче нам попадались лишь невысокие стелющиеся кустарники арчи. Отсюда, сверху, эти кустарники выглядят темными пятнами.

В какой-то момент на востоке от нас неожиданно выплывает из облаков вершина еще одного восьмитысячника — Макалу. Склоны вокруг заснежены. А она темная. В лучах заходящего солнца стена Макалу приобретает красноватый оттенок. Подымаясь еще выше по склону, я не мог оторвать от нее взгляда. Она то ныряет в облака, то вновь открывается. Я боюсь, что вершина скроется совсем, торопливо фотографирую ее, но она появляется снова.

Достигаем понижения в склоне. И здесь сидим, любуясь то появляющимися, то вновь исчезающими в облаках вершинами. Жаль, что облаков так много. Они подымаются снизу уже сплошным потоком. Это тоже захватывающее зрелище. Но каждый альпинист знает, что облака — к плохой погоде, и поэтому вид их вызывает в душе тревогу.

Уходим вниз. Караван наш уже пришел в Периче. Наши яки пасутся на склоне. Готовим обед. От предложения Пембы попробовать чанга отказываемся. Наши шерпы успели “побаловаться” напитком и сейчас не в меру веселы. Им уже не до приготовления пищи. Самый молодой из них, Наванг, с большим трудом добирается до постели.

Завтра нам предстоит добраться до Лобуче. Это значит — набрать еще 700 метров высоты.

14 марта. Вышли в 9 утра. Долина кончилась. Через полчаса ходьбы тропа пошла на подъем в сторону ледника Кхумбу. В районе Периче по долине постоянно дуют сильные холодные ветры. Сейчас мы уходим вправо, в боковое ущелье и сразу же ощущаем, что ветер слабеет. Нас защищает от него склон. Согревают солнечные лучи. Уже нет и кустарников арчи, лишь трава да камни. На подъеме нам открывается язык ледника. Мы обходим его слева.

Перейдя через мост, попадаем в поселок Дукла. Здесь всего пять домов и, конечно, отель. Около него (на завалинке, как сказали бы у нас) мы отдыхаем и пьем чай. И снова — вверх.

Подъем выводит на большую песчаную поляну. В глаза бросаются метровые столбы, сложенные из обломков камня. Некоторые из столбов украшены флагами, мелко и часто исписанными тибетскими молитвами. Мы не понимаем назначения этих столбов, но чувствуем, что здесь что-то ритуальное. Позже мы узнали, что это хранилище душ шерпов, погибших в районе Эвереста, причем лишь тех, чьи тела удалось найти.

Дальнейший наш путь пролегает по “карману” между ледником Кхумбу и склоном пика Лобуче. Вот и поселок Лобуче, в котором всего три дома. Выбираем наиболее солидный из них. Это тоже отель и тоже “Гималаи”. Он совсем недавно построен новозеландцами в порядке оказания помощи национальному парку “Сагарматха”. “Гималаи” — каменное одноэтажное строение с двумя входами. Один — в маленькую комнатку, где живет хозяйка отеля. Здесь кровать, плита, стол, полки для посуды и продуктов. Другой вход — в большую комнату для гостей. На стене — плакат с перечнем услуг, предоставляемых гостям, и прейскурант цен. В углу железная печь типа “буржуйки”. Посредине — стол. По всей длине отеля — двухъярусные нары. Вмещает отель 25 человек.

В ожидании каравана мы с Бэлом, для акклиматизации и ознакомления с местностью, полезли на склон пика Лобуче. Набрав метров 400 высоты, уселись для того, чтобы разглядеть панораму. Отсюда все выглядит иначе, чем снизу. Хорошо виден перевал Лхо-Ла, влево от него тянутся в нашем направлении невысокие красивые вершинки. Венчает этот гребень вершина Пумори (7135). Вправо от перевала Лхо-Ла поднимается взлет к западному плечу Эвереста. Но самого Эвереста мы еще не видим. Его закрывает гигантский массив Нупцзе, на запад и на юг обрывающийся отвесными скальными стенами. В районе Амадаблама и правее него горы тоже как бы выросли и открыли свои стены.

Налюбовавшись всласть, мы начали спускаться. Приходилось лезть по скалам, но это нас не тревожило: кроссовки держали на скалах отлично. Погода стояла хорошая, лишь в районе Эвереста угадывалась борьба ветра и облаков.

Высота уже 5000 метров, но мы еще не ощущаем ее. Наша прошлая жизнь на равнине, в Ленинграде, кажется нам сейчас очень далекой, почти сказочной. Все мое сознание концентрируется в настоящее время на одном, самом главном — на юго-западной стене Эвереста. В каком она сейчас состоянии? Что ждет нас на ней?

15 марта. Путь наш лежит слева от ледника. По большим каменным глыбам пересекает язык ледничка, втекающего в ледник Кхумбу со стороны Пумори. Тропы, как таковой, уже нет. Есть лишь намек на тропу. Прямо перед нами Калапата — взлет на гребне вершины Пумори. Если позволит время, мы обязательно поднимемся на Калапату.

Перед нами песчаное плато, на котором предстоит заночевать сегодня. Эта стоянка называется Горак-Чеп. Устанавливаем палатки. После обеда я не удержался, чтобы не подняться на Калапату. Дело в том, что бугор этот — отличная смотровая площадка в сторону Эвереста. Мне повезло. Облака разошлись, и мне удалось сфотографировать Эверест.

16 марта. Сегодня передовая группа подошла к ледопаду Кхумбу. Здесь, на высоте 5300 метров, после продолжительных поисков мы наметили место базового лагеря. Небольшой караван яков быстро разгружается и уходит вниз. Погода хмурится, начинается снегопад. Вскоре в лагерь пришли Коля Черный и Эдик Мысловский. Теперь передовая группа экспедиции в полном составе. С нами офицер связи и четверо шерпов с сирдаром.

Начинается короткая, но горячая дискуссия по поводу установки палаток, которые на время экспедиции станут нашим домом. Спешим укрыть грузы под пологом будущей “кают-компании”. Так в суматохе проходит вторая половина дня.

Уже вечером под шорох падающего снега обсуждаем план на завтрашний день. Наш “главный оракул” Коля, колдуя над пасьянсом, уверяет, что погода будет хорошая, так как расклад из пяти раз сошелся трижды. Единодушно поддерживаем мнение старшего тренера о том, что утром надо сходить посмотреть на ледопад.

Наутро Эдик с Колей уходят на ледопад вдвоем. Нам вместе с шерпами нужно установить имеющиеся палатки и расчистить еще несколько площадок для тех, кто придет с основным караваном. Погода хорошая, безветренно, пригревает солнышко. Можно позагорать, и мы ходим в шортах и в валенках. Шерпы более осторожны. Они не раздеваются и не загорают.

Вдруг тишину нарушает грохот, доносящийся со стороны Пумори, одной из самых красивых гималайских вершин (7145). Зрелище поистине впечатляющее: огромная масса снега и льда, разгоняясь по склону горы, обрушивается на большую полку и далее, как со стола отрыва на гигантском трамплине, взлетает вверх и прыгает на ледник. Нырнув в большую воронку, лавина выпрыгивает из нее на плато ледника и здесь наконец затихает. Огромное снежное облако начинает быстро окутывать все вокруг, заслоняет солнце. Сразу резко холодает. Мы оказываемся в середине снежного облака, которое медленно оседает крупными хлопьями. Пережидаем холод, накрывшись палаткой “кемпинг”. И снова — тишина. Через несколько минут как ни в чем не бывало вновь светит солнце, и работа наша возобновляется.

В полдень возвращаются Эдик с Колей. Садимся обедать и, конечно, обмениваемся впечатлениями. После обеда Овчинников, Балыбердин и я забираем груз, который нам понадобится при обработке маршрута, и выходим к подножью ледопада. На пути то и дело попадаются лагеря прошлых экспедиций. Их легко узнать по шестам с вылинявшими молитвенными флажками, которыми шерпы огораживают лагеря от нашествия злых духов, по развалившимся строениям, напоминающим кухню, и, конечно, по огромному количеству мусора вокруг.

Но глаза наши постоянно устремлены вперед и вверх — туда, где начинают громоздиться сераки ледопада Кхумбу. При первом приближении не видно никаких сюрпризов. Трещин нет! Но это нас не успокаивает. Всем, кто бывал в горах, хорошо известно, что все видимое накладывается друг на друга, и, только приблизившись к очередному препятствию, удается разглядеть его детально.

Без труда находим место первой заброски продуктов и снаряжения, которую сделали Эдик и Коля. Складываем принесенное снаряжение и возвращаемся в лагерь.

18 марта наша группа в полном составе, вместе с шерпами, нагрузившись необходимым для работы снаряжением, вышла на обработку ледопада. Не спеша добираемся до первой заброски. На высоте спешить нельзя: ощущается недостаток кислорода. Для передвижения по льду надеваем кошки. К станкам от рюкзаков привязываем принесенные вчера лестницы, снаряжение и движемся дальше.

Снова то и дело встречаем следы предыдущих экспедиций — обрывки веревок, маркировочные вешки, флажки. Иногда в глубине трещин можно разглядеть остатки лестниц, раздавленных льдом. Перед первым подъемом шерпы складывают свой груз и дальше идти отказываются. У них нет кошек, а без них по льду ходить опасно. Шерпы возвращаются в базовый лагерь, и мы остаемся одни.

Эдик с Колей уходят вперед прокладывать путь. Наша тройка движется следом и навешивает перила из репшнура. На крутых склонах вешаем веревки, закрепляя их на ледовых крючьях. Будущая наша дорога петляет между ледовыми нагромождениями. Нам предстоит ходить по ней с большим грузом, поэтому путь должен быть как можно проще. Сегодняшняя наша работа заключается в навешивании веревок на крутых участках или там, где угадывается будущая трещина. Работаем быстро. Хочется успеть обработать ледопад до прихода основного каравана. Веревки закрепляем на снежных крючьях или на ледобурах (ледовые крючья). Снежные крючья представляют из себя алюминиевые колья от 40 до 100 сантиметров длиной. В некоторых местах, для перехода через глубокие трещины, закрепляем лестницы.

Мысловский с Черным идут немного впереди нас, пытаясь найти безопасный путь в ледовом лабиринте. Мы движемся по их следам. Путь наш совпадает со следами прошлых экспедиций. В районе первых больших разломов останавливаемся. Перед нами большая трещина, метров пять в ширину, пересекающая ледопад поперек. Ее верхний (дальний) край закрывает нам дальнейший обзор. С ледовой стенки свешиваются обрывки веревок, еле различим конец заваленной льдом лестницы. Мы собрались все вместе на небольшой площадке. Решаем в следующий выход установить здесь палатку и таскать сюда снаряжение, если не удастся быстро найти проход. На случай ухудшения погоды (а меняется она здесь резко) в палатке надо иметь примус и продукты.

Эдик добрался справа до дна трещины, ввинчивает ледовый крюк и начинает движение вверх. Подхожу на веревку ближе и начинаю страховать его. Напряженно следим за каждым его шагом. Кажется, что пути там нет. Это подтверждает и сам Мысловский. Он возвращается. Мы с Колей принимаем его, а в это время Бэл увлекает Анатолия Георгиевича влево. Они вырубают несколько ступеней и, двигаясь по дну трещины, быстро скрываются из виду. Идем следом, навешиваем веревки, намечаем, где положить лестницы. У передовой связки дело заметно продвигается. Они уже прошли по трещине и поднимаются выше. Наблюдаем за ними. Вскоре наша работа заканчивается: израсходованы все принесенные из лагеря веревки. Терпеливо дожидаемся возвращения Бэла и Анатолия Георгиевича и вместе спускаемся в лагерь. Здесь нас ожидает работа по расчистке площадок, кроме того, надо подготовить снаряжение на утро. Вечером намечаем работы на следующий день. Шерпы тоже готовятся к выходу вместе с нами, подгоняют обвязки, кошки. Трудностей в общении с этими веселыми ребятами все меньше. Прошла та первая настороженность, когда мы присматривались к ним, а они к нам. Они с интересом наблюдают, как мы играем в “Эрудит”.

Шерпы живут в “кают-компании” и каждый вечер устраивают импровизированные настилы из снаряжения. В ход идут крючья, веревки, репшнур, пустые баулы, а сверху все это застилается ковриками. Уже в темноте покидаем их и разбредаемся по своим палаткам.

19 марта. Эдик с Колей выходят налегке первыми. Они должны искать проход дальше. Все остальные делают грузовую ходку. Нам предстоит установить палатку для снаряжения и сложить в нее принесенный груз. В лагере остался только офицер связи мистер Биста. Путь нам уже знаком, и места, намеченного для установки палатки, достигаем часа через два. Устанавливаем и закрепляем палатку, складываем в нее снаряжение. Здесь же оставляем лестницы.

Шерпы быстро уходят, не забыв перед этим покормить своих богов. Все они принесли с собой немного риса и, бормоча молитву, разбросали его по окружающим нас трещинам.

Насколько позволяет видимость, наблюдаем за работой Эдика и Коли, у которых опять возникли трудности с выбором пути. Эдика так и тянет выйти на середину ледопада, абсолютно непроходимую по данным разведки 1980 года.

Во время очередной радиосвязи передовая двойка попросила поднести им лестницы. Бэл понес. Две лестницы он вынес выше того места, где работали Эдик с Колей. Трудно представить выражение их лиц, когда сверху им подали лестницы. А весь секрет состоял в том, что Бэл прошел по более простому пути, разведанному им с Анатолием Георгиевичем накануне. Когда Володя вернулся, мы втроем направились вниз.

По пути обсуждали предстоящий день. Все наши разговоры об одном: пора бы и молодежь (то есть Володю и меня) пустить поработать первыми. Чувствуется, что старший тренер поддается нашим уговорам. А вечером, когда по заведенному правилу обсуждается план на завтра, Анатолий Георгиевич объявляет, что двойка Мысловский — Черный отдыхает, а наша тройка уходит наверх — искать проход дальше.

Всех беспокоит ветер, который начал дуть со второй половины дня. Порывы его то усиливаются, то стихают. Решили еще раз понадежней закрепить палатки.

Ветер не успокоился. Его порывы стали более резкими, и мы провели беспокойную ночь. Опасаясь, что палатку перевернет, мы с Бэлом пытались весом своего тела прижать ее с противоположных сторон. Лишь только ветер стихал, мы погружались в сон до очередного порыва. Эта ночь вспоминалась нам потом как одна из самых трудных и беспокойных.

20 марта. За ночь ветер натворил немало бед. Завалена большая палатка, продукты и снаряжение разбросаны по всему лагерю. Опасаясь, что взлетит в воздух “кают-компания”, шерпы сбились на своем настиле в кучу и укрылись сверху палатками, предназначенными для верхних лагерей. В “кают-компании” полнейший хаос: столы перевернуты, посуда, консервы и мелкое снаряжение перемешаны. Удивительно, что не разбились фаянсовые кружки, привезенные нами из дома. Палатка старшего тренера обмотана веревками и напоминает огромный кокон. Позже мы узнали, что ночью обмотал ее для устойчивости Эдик, пришедший на помощь Овчинникову.

Начинаем приводить лагерь в порядок. Как только становится ясно, что ветер стихает, быстро одеваемся, выходим наверх. Но еще несколько часов мы ощущаем силу ветра. Однажды в момент подъема на крутом . снежном склоне нам пришлось даже лечь, уцепившись двумя руками за ледоруб, вбитый в снег по самую головку. Кажется, этот мощный порыв ветра был последним.

Анатолий Георгиевич вышел с нами, чтобы убедиться в правильности выбранного пути. Рельеф позволяет пока идти без помощи перил, хотя и в связках. Неожиданно на довольно простом участке натыкаемся на веревки, закрепленные накануне связкой Мысловский — Черный. Движемся по проложенным следам. Ощущение такое, будто тропа крутится на одном месте.

Хаос гигантских ледяных блоков с отвесными стенами. Множество неглубоких трещин двухметровой ширины. Мы пробираемся между глыбами по узкому ледовому лабиринту. Перильная веревка закреплена за выступы льда или за крючья. То и дело приходится преодолевать вертикальные стенки, упираясь спиной в одну стенку, а ногами — в другую. И хотя идем без груза, буквально продираемся через глыбы льда, зажимающие нас с двух сторон. Ясно, что проложить постоянную дорогу здесь нельзя.

Преодолев ледовую стенку, выбираемся на ровное плато, изрезанное узкими, но глубокими трещинами. Когда заглядываешь в трещину, видишь, что ледовые блоки стянуты веревками предыдущих экспедиций. Кажется, что только благодаря этим веревкам плато до сих пор не развалилось. После замера высоты оно получило название “5800”.

Конечно, нас не устраивал путь, по которому вышли на это плато снизу. Но сейчас мы стремились вверх, решив переделать этот участок подъема на обратном пути. Сейчас нам преграждал дорогу ледовый гребешок, спускающийся сверху и рассекающий плато на две примерно равные части. Не теряя времени, начали подъем в лоб.

Присев на небольшую площадку, мы разглядывали дальнейший путь. В верхней части на плато 5800 наползали ледовые глыбы. За взлетом угадывались широкие трещины. Дальше путь закрывала ледовая стена, которую нам не удалось рассмотреть полностью. Она пересекала всю верхнюю правую часть ледопада. Разглядывая ледопад в бинокли из базового лагеря, мы постоянно натыкались на эту стену. В правой части она постоянно рушится, нарушая тишину гор. Долго еще изучали предстоящий путь. Вся стена искрилась под лучами солнца. Мы чувствовали, что ключ к Западному цирку находится всего в нескольких часах ходьбы отсюда. Все предстоящие трудности удастся оценить лишь вблизи. Но это завтра. Анатолий Георгиевич показал нам, где проходил путь через верхнюю ступень в 1980 году. Сейчас все изменилось. Ледопад осел метров на сто, и там, где была равнина, громоздятся ледовые глыбы.

Уходим вниз. По пути навешиваем несколько веревок. Похоже, что удастся несколько спрямить и укоротить путь. Сегодня утром мы вышли в спешке. Очень хочется есть. Напряжение спало, и сразу же навалилась усталость, усугубленная жарой. Медленно двигаемся по леднику. Лед тает, и под ногами у нас журчат сотни ручейков. Умываемся, спасаясь от жары. В лагере нас с нетерпением ожидают ребята и шерпы. После обеда отдыхаем.

Завтра в 4 часа утра нам с Бэлом предстоит выйти и обработать остаток пути до самого верха ледопада.

21 марта. Вышли очень рано, чтобы иметь запас светлого времени, если поиски прохода через ледопад затянутся. Еще темно, но нас это не смущает. Крадемся по леднику, то и дело спотыкаясь о камни. На подходе к первой заброске поняли, что заблудились. В темноте ходим от трещины к трещине, возвращаемся назад, снова продвигаемся вперед, но не можем обнаружить никаких знакомых ориентиров. Так блуждаем до рассвета. В какой-то момент мелькает знакомый бугорок, и мы бросаемся к нему. Так и есть: мы на правильном пути. Надеваем кошки. В рюкзаках у нас пара веревок, высотная палатка, железо, продукты и рация. Вперед! Нами словно овладела какая-то странная сила. Мы сознаем, что обязаны сегодня пройти ледопад и работаем с удвоенной энергией.

В начале седьмого мы были уже на 5800. Здесь позволяем себе немного передохнуть и попить. Связываемся и идем на всю длину веревки. Первый снежный взлет обрывается трещиной. Обходим ее справа. Небольшой спуск вниз, затем еще одна трещина. Через эту удается перебраться по ледовому мосту — застрявшей ледовой глыбе. Аккуратно движемся по обломкам льда. Они смерзлись за ночь и держат пока хорошо. Шагаем через трещины.

Бэл, идущий первым, подает сигнал “внимание”. Беру связывающую нас веревку внатяг. Слышу грохот ледяных обломков, но рывка не чувствую. Все в порядке. Теперь идем только на всю длину веревки.

Шаг за шагом приближаемся к подножию ледовой стены. Собираемся на небольшой площадке. Перед нами то самое место, которое альпинисты всего мира называют “Ужас Хиллари” (по имени первовосходителя на Эверест новозеландца Эдмунда Хиллари). Потом мы будем день за днем проходить это место, не обращая на него особого внимания. А сейчас стоим, оглядываясь. Действительно — ужас. Слева, в десяти метрах от нас, нависает огромная глыба. Она рассечена небольшими трещинами и на ярком солнце кажется воздушной, готовой рухнуть в любую секунду. Справа поднимаются снизу два высоких серака. Непонятно, на чем они держатся, такие тонкие. В двадцати метрах от нас нависает снежно-ледовая стена с карнизами. Нижняя часть ее очень крута и сложена из небольших кусков льда, спрессованных массой, давящей сверху. Верхняя часть стены значительно положе. Слева под стену ведет ледовый мост, присыпанный снегом. Пожалуй, самый логичный путь — прямо по стене.

Связываемся второй веревкой. Осторожно переходим мост. Вот и забит наконец первый крюк. Оба вздохнули с облегчением. Страховка готова. Солнце уже освещает нашу яму, лед нестерпимо искрится в его лучах. Глаза начинают слезиться, не помогают и защитные очки. Где-то внизу подо мной звенят осколки льда. Первые удары молотка вызывают настоящий обвал.

Для дороги намечаем повесить здесь несколько лестниц. Но у нас их нет с собой, и Бэлу приходится буквально красться по кускам неустойчивого льда. Отсюда несколько шагов по краю до места сужения. Дальше — монолитный лед. Надежно ввинчены ледовые крючья. Стоим рядом. Обсуждаем, как пройти небольшое нависание. Удается преодолеть эти пять метров и закрутить крюк. У обоих вырывается вздох облегчения. Выше — чистый жесткий снег. Кошки держат хорошо.

Как высоко мы взобрались! Отсюда ледник выглядит совсем иначе. Громадные ледовые блоки перемежаются с глубокими трещинами. Справа и слева со склонов гор срываются лавины, постепенно затихая и разломах ледника.

По связи узнаем, что к базовому лагерю подходит большой караван. Значит, сегодня там соберется большинство участников экспедиции. Солнце уже нагрело воздух. Духота. Лишь слабый ветерок помогает нам двигаться. Поднимаемся выше и останавливаемся перед широкой трещиной. Ищем и не можем обнаружить прохода. Очень не хочется спускаться вниз, на дно трещины, но другого пути нет. На противоположном склоне такая же высокая стена, как пройденная только что.

Все дно трещины засыпано обломками льда. Тщательно страхуясь, движемся по ним, пытаясь отыскать удобное место подъема на противоположный борт. Находим его, пройдя метров сто пятьдесят. Стена здесь положе, и нам удается подняться по ней на передних зубьях кошек. Дальше путь лежит без набора высоты, в обход трещин.

Вот он — Западный цирк! Склоны Лхоцзе просматриваются от вершины до самого ледника. Где-то здесь все предыдущие экспедиции устанавливали лагерь 6100. Еще час бродим, обходя широкие трещины. Наконец выходим на плато. Ледопад пройден! Рассматриваем лежащую перед нами снежную равнину. Пытаемся обнаружить хоть какие-нибудь следы предыдущих экспедиций, остатки лагерей. Ничего. Садимся на снег, любуемся южными склонами Эвереста. Величественная треугольная пирамида, черная, без снега. Теперь до нее — лишь пять километров снежной равнины.

В 11.00 связываемся с базой, принимаем поздравления. Еще некоторое время разглядываем стену и начинаем спуск. Движемся максимально быстро. Хочется как можно меньше находиться в опасных местах, среди “живых” ледяных глыб. Спустившись на 5800, сбавляем темп. Оглядываемся назад. Навешенная нами красная веревка хорошо видна издалека.

Встречаем Эдика, Колю и шерпов. Они провесили веревки на серединное плато и принесли сюда лестницы. Таким образом, наша база переместилась еще выше. По связи узнаем, что пришли большая часть ребят и небольшой караван. В лагере готовятся ко дню рождения Миши Туркевича. Мы тоже хотим принять участие в этом мероприятии. Спустившись в трещину, срезаем метров сорок перильной желтой веревки, оставленной кем-то из наших предшественников. Этот дар ледника несем новорожденному.

С удивлением обнаруживаем, насколько изменился наш базовый лагерь. Появилось множество новых палаток. Лагерь напоминает сейчас муравейник. Еще издали замечаем непрерывное движение людей по всей территории. Идет сортировка и разбор грузов, благоустройство лагеря. Носильщики получают расчет за доставку грузов. Вниз цепочкой уходят люди и яки. Кое-кто, напротив, подымается к лагерю. Многоголосый людской шум, от которого мы успели отвыкнуть. Радость встречи, рукопожатия. Вот мы опять все вместе.

По негласному правилу сразу же идем в столовую. Все уже в курсе, что меню наше все эти дни не отличалось особым разнообразием. И потому первый вопрос: “Чего хочется?” — “Конечно, молока”, — отвечаем мы, и Казбек Валиев тащит банку молока. Расспросы: “Как стена? Как Эверест?” Улыбаемся, глядя друг на друга: “Хорошая стена — черная”.

24 марта. Выходим впятером. На 5800, когда кончилась обработанная часть маршрута, мы связались веревками. Первой шла связка Балыбердин — Овчинников, за ними — наша тройка: Шопин — Черный — Мысловский. Нас ждала почти не обработанная 60-метровая ледовая стена после гигантской трещины — “Ужас Хиллари”. На стене закреплена всего одна веревка, а рюкзаки у нас по 20 килограммов (снаряжение для лагеря-1 — снежные крючья, примусы, веревки, палатка, да еще свои продукты на три дня).

Под ледовой стеной мы застопорились. За счет силы Бэлу удалось подняться по веревке с зажимом, не снимая рюкзака. Он помог выбраться Овчинникову. С большим напряжением я тоже поднялся на стену с рюкзаком. Особенно трудно далась щель под нависающей ледовой глыбой в середине веревки. Эту щель трудно одолеть с рюкзаком. Колин рюкзак пришлось вытащить на веревке. Он поднялся ко мне налегке. Рюкзак Эдика мы вытянули вдвоем.

По ходу дела повесили в трудных местах несколько веревок, закрепляя их на ледобурах или снежных крючьях. Теперь нам предстояло преодолеть широкую ледовую трещину. Сначала надо было спуститься на длину веревки, затем пройти метров 150 по длинному снежному мосту между глыбами льда и далее — вверх, на двадцатиметровую стенку. Ее приходилось преодолевать на передних зубьях кошек. На этой стенке Бэл оставил для нас закрепленную веревку.

Я тащил с собой кинокамеру “Красногорск-3” с мощным телеобъективом, чтобы снимать кое-что на ходу. Эти дополнительные 3,5 килограмма висели у меня на шее. Когда я выбрался из трещины, Бэл с Овчинниковым уже ушли вперед. У Бэла кончились ледобуры и снежные крючья, и последнюю веревку он закрепил довольно оригинально: вырыл в снегу яму, заложил в нее каримат (Подстилка из пенистого полиэтилена, применяемая для ночевки в палатке) и, привязав к нему веревку, завалил снегом.

Обнаружив в снегу каримат Бэла, я сразу подумал о том, что нам плохо придется на ночевке: впятером на четырех кариматах будем мерзнуть. Решил забрать его, а веревку закрепить на своем ледорубе. Принял Колю, затем Эдика. Пока я менял закрепление веревки, первым двинулся Эдик, за ним — Коля. За нами шла группа Онищенко (Слава Онищенко, Валера Хомутов, Володя Пучков, Леша Москальцов и Юра Голодов). Как раз появилась голова Славы.

— У тебя есть крючья? — спросил я.

— Есть.

— Тогда забери мой ледоруб.

И опять наш путь лежал через трещины. Одна из них — широкая, со снежным козырьком. Видимо, без ледоруба я почувствовал себя не слишком уверенно. Шагнул как можно шире, но попал на козырек и почувствовал — валюсь вниз. Стены гладкие, скольжу вдоль, пытаясь задержаться. Раздвинул пятки, чтобы заклиниться. Боюсь, что кинокамера ударит по голове, но она, к счастью, упала на рюкзак (его подняло чуть не на самую голову). Проскользил вниз метров на пять и заклинился. Подергал веревку. Чувствую — Коля уже закрепил ее. Надо вылезать, но сначала освободиться от рюкзака, не упустив его. Самостраховкой прицепил рюкзак к беседке (Нижняя часть страховочной системы альпиниста), но прежде застраховал кинокамеру. Рюкзак повис на уровне ног. Я обрел свободу движений. Надел на верезку зажим, поднапрягся и вылез. Наверху отряхнулся от снега, надел на плечи рюкзак, и мы двинулись дальше.

К 12 часам пришли в промежуточный лагерь 6100. Он на фирновом плато, напоминающем памирское, только поменьше. Здесь мы оставили в прошлый раз палатку и стойки. Еще одну палатку принесли в этот раз.

Солнышко скрылось, и погода начала быстро портиться: наполз туман, поднялся ветер. Спешим поставить обе палатки. Хочется поскорее залезть внутрь. Как раз к этому времени подошла группа Онищенко. Это был их первый выход. Они сбросили снаряжение и заторопились вниз.

Мы предполагали добраться сегодня до 6500. Но из-за непогоды пришлось заночевать здесь (на 6100). Отсюда до 6500 — километров пять ходьбы по плато. Правда, предстоит преодолеть два снежных взлета — две ступени. Но это завтра.

В палатках тепло, просторно. Ночь спали хорошо.

Проснулись утром — метет. Видимости никакой, и очень холодно. Но все же решили идти наверх. Время поджимает. Вышли часов в девять, на ходу наконец согрелись. Дорогу знают Овчинников и Мысловский. В позапрошлом году они прошли этот путь во время разведки маршрута. За ориентир — склоны Нупцзе. После подъема на первую ступень надо пересечь плато в направлении Эвереста. Им запомнилось множество трещин на плато. Но сейчас все засыпано снегом, и никаких обходов искать не надо. Тропа наша получилась прямой. Шли в связках, страхуя друг друга на случай закрытых трещин. Но, к счастью, никто не провалился. Иногда приходилось останавливаться, ждать разрывов в блуждающем тумане, чтобы не потерять ориентиры. Туман обманывает: все кажется гораздо дальше, чем на самом деле. Часов через пять достигли морены. 6500!

Ветер понемногу стих. На морене мы установили десятиметровую шатровую палатку “Зима”. Решили прогуляться до стены Эвереста — осмотреть ее, наметить начало маршрута. До нее полчаса ходу. (Потом, акклиматизировавшись, мы ходили до нее всего пятнадцать минут.)

Стена не показалась нам особенно сложной. Правда, выше 7000 маршрут не просматривался. Решили, что основные проблемы будут там, после 7000. Наметили варианты начала маршрута.

Возвратившись, залегли в спальные мешки. Видимо, сказывалась эйфория: у всех повышенное настроение. Бэл с Овчинниковым предлагают подняться завтра до 7000. Мне непонятно зачем. Ведь у нас нет снаряжения. Думаю о том, что неплохо бы здесь, на 6500, организовать базу, где можно было бы пересидеть непогоду, удрав со стены. Высказываю эту мысль вслух.

Еще в сумерках нас удивил местный ветер. Непонятно, откуда берется ветер под самой стеной. Ощущение такое, словно из темноты на нашу палатку мчится поезд. Ветер разгоняется по стене Эвереста и врывается в Западный цирк мощными порывами. Нарастает страшный гул и вдруг стихает.

Побеждает усталость. Наваливается дрема. Но заснуть не удается. Это первая наша ночевка на такой высоте и при таком сильном ветре. Все перемешивается — минутное забытье и внезапный удар ветра. Палатка еще не приморозилась днищем, и ее то и дело подбрасывает вверх. Ветер гуляет под днищем. Мы заваливаемся вдоль стен, пытаясь придавить его своими телами.

Иногда проваливаемся в забытье, но ненадолго. Несколько раз Володя с Эдиком вылезают наружу, чтобы заново закрепить палатку: ветер обрывает резиновые вставки оттяжек. В конце концов решили убрать кол, подпирающий палатку. Парусность ее сразу уменьшилась. Снегопада нет, и мы не боимся, что нас засыплет.

26 марта. К утру ветер не стих. Коля Черный потянулся за ботинками и... не обнаружил их. Оказалось, что в боковине палатки — дыра. Колины ботинки валяются снаружи. А вот моя пуховка исчезла бесследно. И это грустно. У меня — ни запасного пухового жилета, ни свитера. Я никогда не любил кутаться, а здесь просчитался. Выручил Коля — дал мне и жилет, и свитер. Еще и анараку предлагал. Сказался его опыт высотника — все теплое таскает с собой.

Одеться в такой сумасшедший ветер совсем не просто. Упираешься головой в потолок, получаешь два-три удара по затылку и валишься в легком нокдауне. После этого снова приходится отдыхать. У всех головная боль — следствие бессонной ночи на высоте. Разговоров о том, чтобы идти выше, не слышно.

Наконец оделись. Выбрались наружу, завалили палатку камнями, чтоб не унесло ветром, и двинулись вниз бегом, чтобы согреться. Вниз легко: рюкзаки уже пустые, и ветер дует в спину. По радио услышали, что навстречу нам поднимается группа Валиева с заброской снаряжения на 6500. На плато, на одном из спусков, из облака снега вдруг возникает Валера Хрищатый, за ним — Казбек Валиев. Здороваемся, обмениваемся впечатлениями и расходимся. А вот и Сережа Чепчев и с ним Наванг — самый маленький из шерпов. На лице его видны лишь большие горнолыжные очки. Все остальное замотано шарфом. Ветер дует им навстречу. Им сейчас намного тяжелей, чем нам, и мы стараемся их подбодрить.

На 6100 отдыхаем часок. Пьем сок, разбавленный теплой водой. Обнаруживаем, что и сюда занесены грузы,— работа идет. Грузы ползут вверх по горе, и его радует.

Снизу подходит группа Иванова. Парни вышли поздно, и сейчас им предстоит решить непростую задачу: то ли спускаться вниз, то ли ночевать, завернувшись в палатки. Спальных мешков у них с собой нет, а добраться засветло до 6500 (там оставлены для них наши спальники) они уже не успеют. Мы быстро прощаемся и уходим вниз вместе с шерпами, принесшими груз на 6100.

В базовом лагере сразу же направляемся к столу. Обмен впечатлениями происходит в столовой (она же “кают-компания”. Это шатровая палатка диаметром десять метров, в нее спокойно вмещается 30 человек). Появляются Сережа Ефимов и Эрик Ильинский, только сегодня поднявшиеся в базовый лагерь с караваном. За разговорами незаметно наступают сумерки.

На вечерней связи узнаем, что группа Иванова ночует на 6100 без спальных мешков. Алмаатинцы добрались до 6500, переставили нашу палатку, обнаружив на морене более удачнее место.

Вечер холодный. В спальник залезаю в шерстяном костюме. Включаю магнитофон. Засыпаю под мелодии шведского ансамбля “АББА”. По части музыки мы с Володей Балыбердиным расходимся во вкусах. Я предпочитаю эстрадные мелодии, он — Высоцкого.

27 марта. Утро ветреное, прохладное. За завтраком — назначения на хозработы. Одни благоустраивают продуктовый склад, другие вырубают во льду нишу холодильника. Мы полдня готовим площадку под палатку “Зима” для киногруппы.

После обеда организуется группа желающих помыть голову. Встаю в очередь. Моемся пока что тайком от начальства, в продуктовом складе. Воду греем на кухне. Обнаруживаем, что наши шампуни замерзли. И зубная паста, и крем, оказывается, замерзают, если не спрятать их на ночь в спальный мешок. Бросаю тюбик с шампунем в горячую воду.

Вечерняя связь сообщает о том, что группа Иванова ночует на 6500 и утром намерена начать обработку стены. Группа Онищенко — на 6100 и завтра предполагает сделать две ходки с грузом с 6100 на 6500.

28 марта. Наша группа ждет решения тренерского совета: выходим мы наверх или нет? Во второй половине дня пришел последний караван, с ним — Леня Трощиненко и переводчик Юрий Кононов. Как всегда, радость встречи, рассказы, обмен впечатлениями. Оба сильно похудели. С ними поднялся мистер Тава. Он руководитель фирмы “Непал треккинг”, обеспечивающей нам доставку груза от Катманду до базового лагеря. Тренерский совет решил пока никуда нас не посылать, и мы продолжаем заниматься хозяйством.

Устанавливаем нашу гелиобаню, сконструированную студентами Омского политехнического института. Она представляет собой большой круглый резиновый бак черного цвета, закрепленный на алюминиевую стойку. По замыслу авторов, подогрев воды должен осуществляться за счет солнечной энергии. Сверху баня накрыта шатром из полиэтиленовой пленки. Баню установили, но солнца нет. Испытание отложили на завтра.

29 марта. Утро началось с закачки воды в баню. Насос — ножной. Во время закачки бак, к нашему изумлению, вдруг начал вращаться. Вслед за этим сломалась стойка, и баня рухнула. Теперь уже делом чести стало запустить строптивую баню. Пришли помогать даже Тамм с Овчинниковым. Укрепили стойку бревном, найденным на леднике (остатки одной из предыдущих экспедиций). К обеду баня снова была установлена. Но солнышко уже скрылось, и мытье опять пришлось отложить.

После обеда возвратилась группа Иванова. Начался разбор проделанной работы, обратившийся в деловое собрание. Говорили о недостатках в нашей работе. Высказался и я о том, что мы (группа Мысловского) понапрасну просидели сегодняшний день в лагере, в то время как группа Онищенко находится на маршруте одна, без подстраховки. Нашей группе дали “добро” на завтрашний выход. Наша задача — установить и оборудовать лагерь-2 (7350), забросить в него необходимое снаряжение.

Несколько слов о слухах вокруг нашей экспедиции (информация Ю. Кононова — он последним пришел в базовый лагерь):

наша экспедиция якобы потеряла деньги и теперь не в состоянии расплачиваться с носильщиками (наши “доброжелатели” явно хотели помешать нам в найме носильщиков);

с китайской стороны Эвереста по восточной стене движется английская экспедиция под руководством Криса Бонингтона;

легендарный Рейнгольд Месснер разведывает путь на Чо-Ойю. Восхождение собирается делать всего с тремя шерпами и только на местных продуктах. (Как выяснилось потом, Месснер действительно взошел на Чо-Ойю и на Канченджангу.)

Сегодня установили наконец связь с Катманду. Всем привет от сотрудника нашего посольства А. Д. Сурского и корреспондента ТАСС Юрия Родионова.

Мы послали приветствие XVII съезду профсоюзов.

Кононов и Трощипенко очень тепло отозвались об Эдмунде Хиллари, который три дня шел вместе с их караваном. Хиллари рассказал о судьбе Норгея Тенсинга. Сейчас Тенсинг живет в Лхасе. Имя его служит приманкой для многочисленных зарубежных туристов. На старости лет Тенсинг вынужден работать проводником. Как сказал Хиллари: “У Тенсинга большая семья, и ее нужно кормить”.

30 марта с первыми лучами солнца мы с Бэлой были уже на 6100. Здесь кипит работа. Шерпы собираются сделать одну ходку до 6500. В ожидании остальных членов нашей группы готовим чай. После чаепития всей пятеркой (пятый — А. Г. Овчинников) выходим дальше. Без труда обнаруживаем палатку “Зима”, поставленную группой Валиева на 6500. Лагерь-1 обжит. Здесь уже ночевали группы Валиева, Иванова, Онищенко.

Бэл подтягивает крепления палатки. Я должен сделать чай. Набираю в автоклав снега, развожу примус и под его мерное журчание засыпаю. Лишь окрик заставляет меня очнуться. Вижу, что вода кипит, завариваю чай. Пьем вдвоем с Бэлом. Готовим чай для второй половины группы. А вот и они. Напившись вдосталь, готовим ужин. Планируем работу на завтра.

31 марта. С утра берем снаряжение для обработки маршрута и идем наверх. Мы с Бэлом должны подняться по стене до конца обработанной части (до верха перил) и навесить еще веревок десять.

Медленно шагаем к скалам. В 9.30 мы впервые прикоснулись к юго-западной стене Эвереста. Мысловский. Черный и Овчинников должны нести груз. Как только мы сообщим им по связи, что нашли место для лагеря-2, они подойдут к нам.

По веревкам, навешенным группой Иванова, поднимаемся наверх. Довольно легко определяем место, с которого обработку маршрута продолжили парни группы Онищенко. Здесь сложено снаряжение. Отсюда нам приходится взять еще по две веревки.

Группа Онищенко навесила отсюда еще веревок семь. По перилам, как всегда, идем без связки. Впереди Бэл. Я вижу, когда он подымается на зажиме к очередному крюку, и тогда начинаю двигаться сам. Так постепенно поднялись до последней закрепленной веревки. Начали вешать свои. Бэл привязывает к себе конец веревки, поднимается по скалам на всю ее длину и закрепляет наверху. Затем поднимаюсь я. Пока еще скалы не очень сложные.

Крутизна начинается с нашей четвертой веревки. Здесь я принимаюсь страховать Бэла. Страхуемся попеременно. Принимая меня, он отдыхает, затем я становлюсь на самостраховку и выпускаю его выше.

После семи веревок мы осмотрелись. Мне кажется, что здесь можно разместить две палатки. Высота 7200 (потом оказалось — по альтиметру — 7350). Мне кажется, что отрезок пути от лагеря-1 и так слишком длинный. Но Бэл рвется посмотреть выше.

Выпускаю Бэла еще метров на сорок вверх. Он не нашел никакой площадки и вернулся ко мне.

Решив, что лагерь-2 будет здесь, мы складываем свой груз, привязываем его к перилам и уходим вниз к двойке Мысловский — Черный. Вчетвером довольно быстро ставим палатку как раз в том месте перил, до которого поднялась группа Иванова. Всем здесь ночевать тесно, поэтому нам с Бэлом надо уходить вниз. Завтра Эдик с Колей занесут свой груз в лагерь-2. Они остаются ночевать.

Я двигаюсь по перилам в рукавицах, поэтому спускаюсь быстрей Бэла. До темноты нам необходимо достичь ледника. По плато можно двигаться и в темноте, а вот по скалам — трудно. На ледник спускаюсь уже в сумерках. Наблюдаю за Бэлом. Ему спускаться еще метров восемьдесят. Спешу к палатке, чтобы успеть приготовить чай.

Сил хватает только на то, чтоб добраться до лагеря-1. Разбудил Овчинникова. Оказывается, есть остатки сока. С удовольствием напился. Начал готовить ужин. Поел немного молочного супа, сваренного Овчинниковым. А Бэла все нет. Мы уже начали беспокоиться. Включили все наличное “электричество” (свечи, примус), чтобы в темноте он не проскочил мимо палатки. Но тут услышали шаги. Бэл ввалился в палатку молча. Потом он уже рассказал, что недалеко от палатки упал в снег и лежал минут пятнадцать, не было сил встать. Акклиматизация давалась нам непросто. Есть не хотелось совсем. Заставили себя “поклевать” застывшую кашу, поджарили колбасу, попили чайку. Жареная колбаса стала уже нашим любимым блюдом. Очень хотелось пить. И пили много. И наконец спать, спать, спать...

Ночь опять выдалась беспокойная. Снова ветер мчался на нашу палатку, пригибал ее, рвал на части. В такие кошмарные минуты мы просыпались с замиранием сердца, прислушивались. Затем дрема наваливалась снова и отключала сознание до очередного порыва ветра.

Утром мы с Бэлом не могли подняться. Сказалось напряжение предыдущего дня. Как спеленатые младенцы лежали мы в спальных мешках. Анатолий Георгиевич отпаивал нас кофе. Потихоньку начали шевелиться, одеваться. Время от времени падали на спальные мешки и отдыхали. Одеться за один прием было выше наших сил. Овчинников возился с нами, как с детьми (приготовил кашу, напоил чаем). Он все понимал и не торопил нас с выходом.

В начале одиннадцатого мы вылезли из палатки, чтобы размяться. В 11.00 вышли наверх. Идти очень тяжело, хотя рюкзаки были сравнительно легкие, всего килограммов по пятнадцать. Бэл шел впереди, я — за ним. У высотников есть неписаное правило: каждый должен идти в своем темпе. После каждой пятой пройденной веревки я отдыхаю сидя и сняв рюкзак. Это на час удлиняет мой подход, но зато чувствую себя лучше, чем вчера.

Утром Эдик с Колей собрали свое снаряжение и двинулись вверх по перилам. Когда мы пришли на 7350, очи уже подготовили площадку и поставили первую палатку лагеря-2. Подготовили площадку и для второй палатки. Они уже приготовились к спуску в лагерь-1 и ждали только нашего подхода, чтобы ненароком не сыпануть камней сверху. Мы вылезли к палаткам, и они ушли вниз. Первым в лагерь-2 пришел Бэл. Когда я достиг конца перил, он уже заканчивал установку палатки.

Как ни странно, самочувствие было нормальное, настроение хорошее, хотя особой бодрости не было. Закинув принесенное снаряжение в палатку, мы принялись за приготовление ужина.

Вечер выдался тихий. А к ночи снова поднялся ветер, и глаза удалось сомкнуть лишь под утро. Повторился уже испытанный нами кошмар. Лежали валетом, упираясь головами в углы палатки. Бэл держал одну сторону, я — другую. Первые ночи на высоте порядка 7000 мне всегда даются трудно. Сновидений нет, мерещится что-то размытое, разноцветное, красно-синее с преобладанием темных тонов. Вихреобразные видения проносятся перед глазами. Наутро отчаянно болит голова, нет желания двигаться, что-нибудь делать.

Утром ветер стих. Но мы долго лежали, пытаясь собраться с силами. Слабость сковывала все тело. И никак не отступала головная боль.

Наконец Бэл открыл выход палатки со своей стороны, а я — со своей (в высотной палатке два выхода). Высунули головы наружу. Сегодня мы должны спуститься до 6500, а завтра —до базового лагеря. Поэтому мы не спешили. Крепкий кофе выручил и на этот раз. Есть не хотелось. Пришлось снова заставить себя. Поджарили колбасу, выпили сока и чаю. Навели порядок в палатках и двинулись вниз.

На спуске встретили поднимающихся алмаатинцев (четверка Валиева), с ними шел Наванг. Их задача — проложить путь выше лагеря-2. Чуть ниже алмаатинцев шла двойка Мысловский — Черный. Они забрасывали груз с 6500 на 7350. Обменялись впечатлениями и разошлись. Овчинников поднялся с ними до пятнадцатой веревки, сложил свой груз и сразу же ушел вниз. Мы догнали его уже на леднике и к палаткам лагеря-1 подошли вместе. Отпились. Приготовили еду и ждем возвращения Эдика с Колей.

К 19.00 мы собрались все вместе. Ночь выдалась на удивление тихая. Первую ночь мы наконец спали нормально.

Утром, после легкого завтрака и уборки лагеря-1, двинулись вниз. На ледопаде встретили группу Иванова. Они пытались перевесить дорогу, так как очень широко разошлась трещина. Усилиями двух групп нам это удалось, для чего пришлось спускаться в трещину, отцеплять там веревки и лестницы, выбирать их и сбрасывать сверху в другое место. На это ушло часа три. Группа Иванова пошла наверх с грузом.

Мы идем вниз. Нестерпимо палит солнце. После зоны трещин, где-то на 5800, пришлось раздеться до футболок. Ни ветерка, ни дуновения воздуха. Страшно хочется пить, но воды нет. Я спасаюсь тем, что набираю в руку снега и кладу его на шею, натираю грудь.

В базовом лагере уже готова баня. С огромным наслаждением моемся. После ужина сразу же улеглись в спальные мешки и погрузились в крепчайший сон.

3 апреля. Мы отдыхаем. Отдых наш безмятежен. Единственное путешествие — от своей палатки до столовой и обратно. Совершенно не хочется двигаться. Читаем. Слушаем музыку. Только после обеда взялись переделывать холодильник.

На следующее утро уходим втроем (Овчинников, Трощиненко и я), чтобы сделать съемку. Леня берет 85-миллиметровую кинокамеру “Конвас”, а я — 16-миллиметровую “Болекс”. На середине плато, где-то на 5800, разошлась трещина, и лестница висит уже на веревках, не достигая ледяных краев. Перехожу на другую сторону, вынимаю кинокамеру, чтобы снять проход Овчинникова. Завожу кинокамеру, и вдруг открывается ручка заводного механизма. Теперь никакой съемки не получится.

Подходят Трощиненко, Ильинский и Овчинников. Перевешиваем лестницу в более узкое место. Я возвращаюсь с поврежденной кинокамерой в лагерь. По пути встречаю группу шерпов, делающих заброску на 6500. Они сообщают, что два шерпа почувствовали себя плохо и ушли вниз. А в базовом лагере нахожу нашего кинооператора Диму Коваленко, показываю ему кинокамеру. Он, конечно, огорчен. Дело в том, что “Болекс” — единственная наша кинокамера с гарантированной работой до 50 градусов. Что же теперь делать, чем снимать наверху? Решили, что кому-то придется завтра спускаться в Катманду для ремонта кинокамеры. Мы все садимся писать письма, — это наша первая возможность отправить их.

6 апреля. В Катманду уходит режиссер Валя Венделовский. Сверху пришли алмаатинцы. Они работали на маршруте вместе с группой Иванова.

События наверху развивались не совсем так, как было запланировано. Группа Валиева по плану должна была достичь высоты 7800. Но им сильно помешала непогода. Когда удалось пройти 17 веревок выше лагеря-2 (7350), передовую двойку Валиев — Хрищатый темнота застала наверху, на высоте более 7500. Спуститься они уже не успевали и заночевали вдвоем в одном спальном мешке, завернувшись в палатку.

Вторая двойка алмаатинцев ночевала в лагере-2. Но к вечеру сюда же поднялась группа Онищенко, которая должна была сменить алмаатинцев на обработке маршрута до лагеря-3. На 7350 было лишь три спальных мешка. Ночевать в них пришлось шестерым.

На следующий день погода ухудшилась: подул сильный ветер, начался снегопад. Алмаатинцы ушли вниз. Группа Онищенко после первой тяжелой ночевки переждала день и двинулась с грузом вверх по закрепленным веревкам. Слава Онищенко почувствовал себя плохо и остался в палатке. Валера Хомутов смог подняться лишь на пять веревок и здесь оставил свой груз. Леша Москальцов дошел до пятнадцатой веревки. Выше всех удалось подняться Юре Голодову. Он прошел все семнадцать веревок и здесь закрепил свой груз.

Состояние Славы Онищенко ухудшилось. К утру группа приняла решение: транспортировать его вниз. Ему надели маску и подключили кислород. За световой день удалось спустить больного лишь до ледника (6500).

В этот выход группа Иванова делала ходки с 6500 на 7350. 7 апреля она спустилась в базовый лагерь. Теперь здесь собрались три группы (все, кроме группы Онищенко). И это плохо. Вот-вот должна спуститься группа Онищенко, а мы (группа Мысловского) — выйти наверх. Теперь мы останемся на маршруте одни, без подстраховки. В связи с болезнью Славы нам предстоит выйти на день раньше, чем предполагалось по плану (еще два дня они должны были работать наверху). Дорабатывать недоделанное предстоит нам. Короче говоря, начались накладки, последствия которых трудно предвидеть.

8 апреля. Рано утром мы выходим наверх. Мы видим, как медленно спускают Славу Онищенко на 7000 (где-то посередине пути между лагерями-1 и 2). Значит, с ним что-то серьезное. Его группа очень устала и по связи просит нас поднести под стену горячее питье.

Первыми подошли под стену мы с Бэлом, за нами — Ильинский и Эдик с Колей Черным. Группа уже спустила своего руководителя. Со стены Слава спускался сам...

Мы напоили их горячим чаем. Славе снова надели кислородную маску, взяли под руки с двух сторон и повели вниз. Бэл пытался ускорить их спуск, хотел взвалить Славу себе на спину, но из этого ничего путного не получилось. Идти было неудобно: на спуске ноги цеплялись за ледовые столбики. Слава не мог ничего говорить, лишь невнятно мычал что-то. Мы с Бэлом подхватили его с двух сторон и повели вниз. Ноги он переставлял сам. Коля Черный и Юра Голодов страховали Славу на веревках. В случае чего мы с Бэлом могли удержаться за него. Кое-как мы все-таки спускались. К темноте достигли лагеря-1.

После осмотра Славы мы уже не опасались за состояние его здоровья. Его накормили, и он уснул. Правда, ночью несколько раз просыпался. Утром он сказал, что чувствует себя нормально. Мы вышли на 7350 сразу же вслед за шерпами. Они делали заброску в лагерь-2 и уходили вниз.

Поднимаясь по перилам, мы с тревогой заметили, что группа Онищенко вышла из лагеря-1 вниз очень поздно (около полудня). К этому времени можно было бы уже и спуститься в базовый лагерь. На дневной связи мы узнали, что Онищенко идет очень медленно, на максимальной подаче кислорода. Это не могло не вызывать беспокойства.

Вечерняя связь сообщила: “Группа Онищенко достигла базового лагеря”. Мы вздохнули облегченно. Весь день тревога за Славу не покидала нас. Ночевали мы на 7350. Самочувствие было хорошее.

С нами ночевал Эрик Ильинский. Он шел из Луклы с караваном, сопровождая грузы, и не успел к первому выходу алмаатинской группы. Сейчас он планомерно акклиматизировался, подсоединяясь к выходам различных групп. Отсюда после ночевки он уходил вниз.

10 апреля. Утром взяли по 12 килограммов груза. Задача наша — пройти за день семнадцать веревок, обработать еще веревки три и найти место для третьего лагеря. Здесь мы должны сложить поднятое наверх снаряжение и уйти ночевать на 7350. Этот выход был у нас “транспортным”.

Нагрузились мы не слишком сильно, потому что предстояло по ходу дела подбирать грузы, развешанные по перилам предыдущими группами. Эдик Мысловский впервые вызвался идти в первой связке с Бэлом. Я пошел с Колей Черным. Первая связка выполняла скоростную работу. Мы с Колей, начиная с пятой веревки, должны были догружаться снаряжением, оставленным группой Хомутова. Бэл с Эдиком собирались подняться как можно быстрей, чтобы к нашему подходу уже провесить несколько веревок. Налегке они быстро оторвались от нас.

Я поднимаюсь по перилам первым, за мной — Коля. Погода начала портиться, когда мы прошли десять веревок. Путь проложен по довольно крутым скалам, по большим внутренним углам. По ним, как по трубам, снизу стало поддувать, и сразу похолодало. Когда я был на пятнадцатой веревке, то увидел вдали Бэла, принимающего Эдика (это была первая навешанная ими веревка).

Подошли к семнадцатой веревке. Здесь был сложен груз. Мы сняли рюкзаки и надели пуховки. Вовсю идет снег, и мы уже закоченели. Особенно мерзнут ноги. Мы не знаем, что делать дальше. Ждем первую связку. Связи с ними нет. Чтобы хоть как-то согреться, я решил вытряхнуть вещи из своего рюкзака и поднять грузы, оставленные Москальцовым на две веревки ниже.

Спустившись на 80 метров, уложил груз в свой рюкзак и начал подъем. Шел без кошек. На шестнадцатой веревке очень неприятный участок. Метров десять надо было пройти траверсом влево по ледовому склону. Вибрам (Альпинистская обувь с рифленой резиновой подошвой) скользит. Перильная веревка проходит на уровне ног. В случае срыва можно пролететь вниз метра на три. С тяжелым рюкзаком такой полет особенно неприятен. Не остается ничего другого, как лечь животом на лед и, передвигая по веревке зажим, ползти эти десять метров. Сейчас не помешал бы ледоруб, но его нет. Конечно, подобные упражнения вполне согрели меня.

Поднявшись к семнадцатой веревке, застаю здесь Бэла с Эдиком. Коля с грузом ушел наверх. Бэл с Эдиком проложили три с половиной веревки выше семнадцатой. Там, на месте будущего лагеря-3 (7800), они оставили груз, который несли с собой. Сейчас они взяли груз, чтобы снова идти наверх. Осталось лишь несколько веревок, крючья и бензин. Эдик помог мне затолкать эти вещи в рюкзак и надеть рюкзак на плечи. Кинокамера уже никуда не умещалась. Мне пришлось надеть ее на шею. Все эти 120 метров подъема я с досадой смотрел на кинокамеру, ремень которой врезался мне в шею.

Восемнадцатая веревка шла по крутому скальному камину, залитому льдом. Ступени, вырубленные Бэлом, уже присыпал снег, и их совсем не видно. Снегопад и ветер.

Девятнадцатая и двадцатая веревки оказались полегче. Здесь уже не так круто, и путь лежит по снегу, ноги не скользят. В сумерках я увидел Колю, копошащегося под скалой. Он сбросил рюкзак и пытался ледорубом вырубить площадку для палатки. Когда я подошел, Коля, стоя на коленях, руками выгребал сухой снег. Под слоем фирна снег оказался совсем сыпучим, утоптать и утрамбовать его было невозможно. Я присоединился к Коле. Мы пытались расширить площадку, срыть снег, сделать снежный карман. Уже в сумерках пришел Бэл. Площадка под палатку была готова. Втроем принялись устанавливать ее. Встала палатка плохо. Решили закинуть внутрь рюкзаки, чтобы хоть как-то растянуть ее. Растаскиваю рюкзаки по углам, чтобы придать палатке какую-то форму. Судорожно снимаю ботинки и пытаюсь растереть закоченевшне ноги.

Бэл с Колей растягивают палатку, пытаются закрепить оттяжки. Подходит Эдик и сразу же вваливается внутрь. Мы с ним стелим карематы и спальные мешки. Наконец палатка стоит, мы еле помещаемся в ней вчетвером. Страшная неразбериха: куча снаряжения, продуктов, наших вещей... Пытаемся устроиться и освободить центр палатки для примуса. Постепенно все улаживается. Каждый сидит на своем месте и занимается делом: один держит примус, другой — кастрюлю, третий копошится в продуктах. Я черпаю снег через входной рукав.

После первых глотков горячего чая блаженное тепло разливается по всему телу. Уже совсем стемнело. Сказывается усталость от напряженного дня. Решаем ничего не варить, обойтись горячим чаем и бутербродами. Все утомлены, да и холод дает себя знать. По очереди, с ворчанием залезаем в спальные мешки. Каждый пытается занять больше места, чем имеет. Ночь проходит беспокойно. В тесноте трудно хорошо отдохнуть, восстановиться. Бэлу пришлось спать головой вниз, и он не смог, как следует отдохнуть. Бэл грозится вылезти вместе со спальным мешком наружу и улечься спать на улице. Страсти понемногу утихают, начинаем готовить завтрак. Но в рот ничего не лезет. За чаем Эдик предлагает идти вниз, на 7350, с тем чтобы завтра забрать оттуда грузы и занести их в лагерь-3.

Я предлагаю свой вариант: взять все четыре имеющиеся у нас веревки и выйти на дальнейшую обработку пути, затем установить вторую палатку в лагере-3 и спуститься на ночевку в лагерь-2. Ночевка на 7350 должна помочь нам восстановиться. Эдик и ребята согласились с моим вариантом, вышли на связь. Руководство поддержало нас.

Прошу дать мне возможность разобраться с кинокамерой. До сих пор я работал только с кинокамерой “Красногорск-3”, сейчас у меня кассетная камера “Красногорск-2”. Надо зарядить ее. Я должен двигаться за первой двойкой и снимать ее работу. Мне очень хочется зафиксировать на пленке момент, когда советские альпинисты впервые пересекут рубеж 8000 метров. Коля остается готовить площадку для второй палатки.

Заряжаю кинокамеру, начинаю обуваться и вдруг обнаруживаю, что Эдик ушел в моем правом ботинке. У него размер ноги 42-й, у меня — 44-й. К моему величайшемy огорчению, историческая киносъемка отменяется. Делюсь своей бедой с Колей. Навожу порядок в палатке: складываю спальные мешки, чтобы сохранить их сухими. Что же делать с правой ногой? Обматываю ее свитером, а сверху надеваю капроновый мешок из-под продуктов. На левую ногу натягиваю ботинок и в таком виде вылезаю из палатки. Вместе с Колей делаем площадку. Но очень быстро нога начинает мерзнуть. Приходится лезть в палатку, разматывать защитную упаковку и оттирать ногу. И снова заматываю ее и присоединяюсь к Коле. Процедуру оттирания приходится повторять еще не раз: очень легко отморозить пальцы.

Начинаю готовить обед. К возвращению Бэла с Эдиком уже стоит вторая палатка, готовы суп и чай. В 14.00 — дневная связь. После нее уходим вниз.

Вечером отдыхаем в лагере-2. Много пьем. Чувствуется сильная усталость. Коля совсем осип. Мы с Бэлом ночуем в одной палатке, Эдик с Колей — в другой.

12 апреля. Коля совсем потерял голос. Посоветовавшись с Эдиком, он решил идти вниз. А мы берем по четыре веревки и начинаем подъем. Уже на первой веревке я почувствовал себя обессиленным. Очень беспокоит колющая боль в области живота слева. Приходится отдыхать через каждые два-три шага. Ощущение такое, словно приходится пробиваться через стену сжатого Воздуха. Любое движение требует усилий.

На конце пятой веревки поджидаю Эдика, поднимающегося следом за мной.

— Как дела? — спрашивает он.

— Чувствую себя выжатым.

— Спускайся вниз. Подыши кислородом. Оставляю свои веревки и спускаюсь к палатке. На спуске неотвязно преследует мысль: “Мне еще аукнется это возвращение”. С трудом добираюсь до палатки. Боль в левом боку складывает меня пополам, не дает двигаться. Приходится пережидать приступы. Утро было теплое, и я уселся около палатки. Немного отдохнув, залез внутрь, начал разжигать примус и уснул. Усталость брала свое. Не знаю, сколько времени я проспал. Очень хотелось пить. Попил и снова уснул. Проснулся лишь в начале четвертого. Не на шутку забеспокоился. Рация у Бэла. До лагеря-3 мне уже не успеть подняться. Базовый лагерь ничего не знает обо мне, и вероятно, ночью меня начнут искать. Единственный выход — спуститься до вечерней связи (19.00) на 6500.

Я понимал, что надо торопиться. Спуск начал в 16.30. Снова колющая боль в боку. На каждой веревке приходилось отдыхать несколько раз. Пройдя пятнадцатую веревку, увидел, что солнце заходит. Необходимо было спуститься со стены на ледник засветло. Но у меня это не получалось. На лед вышел в темноте. Добраться к связи до 6500 не успел. Достигнув палатки лагеря-1, я швырнул в нее рюкзак, затем ввалился сам. Все вытаращили на меня глаза. Сначала не узнали, потом раздался дружный вздох облегчения. И тут же Валиев сообщил по рации Тамму: “Шопин пришел”.

Оказалось, что искали Эдика и меня. Бэл поднялся в лагерь-3 и очень долго ждал Эдика. В 19.00 он передал по рации, что Мысловского нет. И конечно, все забеспокоились. Из-за этого продлили связь. Оказалось, что Эдик уснул где-то на перилах во время подъема к лагерю-3. Не дождавшись Мысловского, Бэл в сумерках начал спуск и здесь столкнулся с Эдиком. На 7800 они поднялись вместе и здесь заночевали. С этого момента им предстояло работать на такой высоте вдвоем целый день и две ночи. (Ночь без кислорода — это тоже работа.) Вероятно, здесь Бэл почувствовал, что сможет работать на высоте без кислорода.

На 6500 собралась группа Валиева, шерпы и мы с Колей Черным. Когда выяснилось, что оба “пропавших” найдены, все наконец успокоились. Организовали общий ужин. Но есть я еще не мог. Валера Хрищатый подал мне в спальный мешок кружку со смесью, которая, по его словам, способна поставить на ноги любого обессиленного (молоко с медом и маслом). Выпив ее, я уснул.

13 апреля. Мы с Колей проводили уходящих наверх. Шерпы делали ходку до 7350 с возвращением. Алмаатинцы забрасывали грузы с 7350 на 7850.

Очень медленно мы двинулись вниз по леднику. Я чувствовал себя неважно и шел впереди на Колиной страховке. Стоять я мог, лишь опираясь на палки. Опять беспокоила боль в боку. Часто приходилось останавливаться, чтобы переждать приступ. Коля терпеливо дожидался в стороне.

В лагере 6100 встретили группу Иванова. Она шла сменить на обработке маршрута Бэла с Эдиком. Ребята накормили нас обедом. Я и Коля спешили вниз и петому вскоре ушли. Пока отдыхали, шерпы утащили наверх веревку, которой мы связывались с Колей. Теперь пришлось спускаться по ледопаду без связки, что сильно замедлило движение. Особенно заставила поволноваться широкая трещина в нижней половине ледопада. Лестница висела над ней, одним концом не касаясь льда. Перила были натянуты, как струна, и казалось, вот-вот лопнут. Дальше идти стало спокойнее. Мы заметили, что в нижней части ледопада бугры начинают сглаживаться, а вот в средней части образуются широкие трещины и провалы. Менее всего подвержена изменениям верхняя часть ледопада. А вот и последний взлет перед лагерем. Мне казалось, что я никогда его не преодолею.

Всеобщий восторг вызвал в лагере Колин голос. Понять Колю можно было только очень хорошо прислушавшись. Изрядно удивил всех и я, когда после взвешивания во всей одежде и в валенках оказалось, что мой вес — 61 килограмм (обычно чистый мой вес — 72 килограмма).

Слава Онищенко находился еще в базовом лагере. На меня его вид произвел угнетающее впечатление. Кроме жуткой худобы, бросались в глаза нечеткая координация, непроизвольные движения головой и руками. Свет Петрович поставил Славе Онищенко капельницу. Завтра его должны отправить в Катманду и далее — в Москву.

На вечерней связи мы узнали о том, что Бэл с Мысловским провесили еще несколько веревок и первыми из советских альпинистов перешли рубеж 8000 метров.

14 апреля. Славу Онищенко спускают вниз. Вместе с ним мы отправляем домой письма.

15 апреля. В этот день в базовый лагерь спустились Бэл и Мысловский. Шли они довольно медленно, потому что ледопад очень изменился: в средней части завалило и смяло лестницы и веревки. Бросилось в глаза, как они похудели. Никто из нас еще не работал наверху так долго. Встретили их очень тепло.

Вечерняя связь сообщила, что, несмотря на непрекращающийся снегопад, работа на маршруте идет вовсю. От вершины нас отделяет совсем немного. И впереди просматривается путь, который должен вывести на западный гребень.

17 апреля. Наша четверка решила спуститься на отдых в лесную зону, до монастыря Тьянгбоче (3800). Для сопровождения нам выделен носильщик Падам, который понесет продукты.

Через три часа неторопливой ходьбы добрались до Лобуче. Отсюда начиналась хорошая тропа. Поэтому дальше мы рванули вниз без остановок, так как хотели добраться до монастыря засветло. Падам продолжал двигаться в своем темпе.

Где-то после Лобуче я перестал наконец ощущать боли в левом боку. В сумерках добрались до последнего моста через реку Дуд-Коси. Поляну выбирали уже в темноте. Развели костер. Здесь было так тепло, что палатку решили не ставить. Сразу после ужина завалились спать. Уже не было сил отползти от костра, и каждый уснул там, где свалила его усталость. Впервые за много дней сон был удивительно глубоким. Ночь пролетела, как одно мгновение.

Разбудил только что пришедший Падам, чудом разыскавший нас среди кустов. Первым утренним ощущением было тепло и солнечные лучи и, конечно, забытые запахи земли, листьев, цветов. А вокруг такой живительный после белого снега и черных скал зеленый цвет — сосны, березы, цветущие рододендроновые деревья.

Два дня в лесу пролетели незаметно. В первый же день ходили в монастырь. Монастырь небольшой, каменный. При нем школа послушников, в которой будущие ламы учатся писать палочками на черной дощечке, посыпанной пудрой. Юноши пишут старотибетскую молитву, имеющую много сокровенных и символических смыслов: “Ом мане падмэ хум” (“Славься, драгоценный камень, в цветке лотоса”). С интересом разглядывали мы молельные барабаны, закрепленные на вертикальной оси. Барабанов множество. Расположены они снаружи, у стен храма. На каждом из них написана та же самая тибетская молитва. Для того, чтобы пообщаться с богом, молящемуся достаточно покрутить барабан. Самый большой из молельных барабанов имел диаметр около двух метров и стоял в отдельном помещении. Мы тоже покрутили его, чтобы боги не очень возражали против нашего покорения Эвереста.

Были и небольшие прогулки по окрестностям монастыря — за дровами или для того, чтобы полюбоваться на уларов и кийков (горные козлы). И птиц, и козлов здесь множество. Тьянгбоче относится к территории национального парка “Сагарматха”. Охота здесь запрещена, и потому звери не боятся людей. Ломать деревья здесь тоже не полагается, и мы собирали для костра хворост.

Нам удалось перехватить караван со свежими овощами и мясом, поднимающийся в наш базовый лагерь. Это было подлинной удачей, так как основное время проходило теперь в приготовлении пищи.

Погода нас не баловала: моросил дождь. Но на него мы просто не обращали внимания.

19 апреля. Вечерняя связь сообщила, что меня и Колю вызывают в базовый лагерь. Мы еще не знали, для чего. Предполагали, что готовится к выходу на маршрут группа из тех, кто еще не очень хорошо акклиматизировался. Я подумал о том, что вот и “аукнулся” мне преждевременный спуск из лагеря-3. Но ведь во время акклиматизации и работы на маршруте каждый мог почувствовать себя плохо. Такие случаи были и в других группах.

20 апреля. Эдик принял решение — подниматься в базовый лагерь всем вместе. Бэл поддержал его. В этот день мы поднялись до Лобуче. Пасмурно и ветер. С утра шел дождь, после обеда — снег. Ночевали в “лоджии” (каменный дом, в котором одну половину занимают хозяева, другую — сплошные двухэтажные нары для ночующих путников).

У нас были с собой мясо и свежая картошка. Воспользовавшись хозяйским костром, мы приготовили прекрасный ужин. К нашему столу собралась вся компания ночлежников “лоджии”: четверо туристов из Новой Зеландии, один француз, два англичанина и японец. Пили чай, непринужденно беседуя. Объяснялись на английском. Среди нас лучше всех владеет языком Коля Черный. Он чувствовал себя настолько уверенно, что даже пытался говорить комплименты девушкам.

21 апреля. В 7 утра туристы ушли на Калапату (взлет на гребне вершины Пумори, с которого хорошо виден Эверест). Мы позавтракали и не спеша двинулись в путь. Очень скоро нагнали и обогнали кое-кого из наших соночлежников, направившихся к нашему базовому лагерю. Вырвавшись вперед, мы с Колей ушли с тропы и заблудились на леднике. Немного проплутав, к обеду пришли в базовый лагерь. Здесь находились две группы — Валиева и Иванова. Группа Хомутова тоже спускалась вниз.

Таким образом, на маршруте сейчас не было никого. Обстановка напряженная. Без нас прошел разбор проделанной работы. Дальнейшие планы пока неясны. Лишь наша группа могла выйти сейчас наверх. Мы с Колей понимали, что завтра нам выходить на маршрут, не понимали только, почему вдвоем. Вероятно, тренеры запомнили, что мы не доработали один день в последний выход.

Нам сообщили, что я с шестью шерпами должен буду обеспечить заброску кислорода с 6500 на 7350, а Коля с тремя шерпами и Хутой Хергиани — с 7350 на 7800.

В присутствии Овчинникова Евгений Игоревич заверил нас, что после этого выхода, сразу же как восстановимся, выйдем на штурм горы.

22 апреля. С нами до 6100 вышел офицер связи мистер Биста. В его обязанности входит наблюдение за работой экспедиции на маршруте, хотя бы и снизу. Из базового лагеря ему, естественно, ничего не видно. Свой груз мистер Биста обещал нести сам.

Пока было прохладно, офицер шел нормально, но как только первые лучи солнца озарили верхнюю часть ледопада, его разморило, и он начал отставать. Мы перепоручили мистера Биста шерпам, а сами пошли быстрее, чтобы к их приходу успеть приготовить пищу. Мы очень беспокоились о мистере Биста, однако он почти добрался до 6100. И здесь произошло ЧП. У самого промежуточного лагеря он провалился в трещину и повис на рюкзаке. Выбраться помог ему Хута Хергиани. Бедного мистера Биста ждало еще одно нелегкое испытание. В лагере 6100 ему пришлось остаться на ночь одному. В нашем темпе он идти не может я вряд ли доберется до 6500 засветло. Завтра его заберет спускающийся вниз Эрик Ильинский, а мы ночуем на 6500.

23 апреля. Коля, Хута и все шерпы шли наверх. Мне предстоит разобраться с грузами и по связи передать в базовый лагерь, чего у нас не хватает. Наш доктор беспокоится о необходимых здесь медикаментах, и я по рации перечисляю весь набор в аптечке. Основная же моя обязанность — контролировать работу шерпов.

Ильинский еще не успел уйти вниз, когда к нам спустился Акпаци (Лакпа Тсеринг) — шерп из моей группы. Он пожаловался на травму от удара камнем по лопатке и сказал, что не может больше работать на маршруте. Мы раздели его и внимательно осмотрели. Никаких следов ушиба не обнаружили, но на всякий случай решили спустить его в базовый лагерь.

В этот день группа Черного добралась до лагеря-2. Моя группа выполнила дневную норму. Спустившись на 6500, шерпы были очень удивлены тем, что я приготовил для них ужин. Сагибы их к такому не приучили. Уже в темноте спустилась к нам группа Хомутова.

24 апреля. Юра Голодов неплохо объяснялся на английском. После завтрака я попросил его побеседовать с моими шерпами. Они хотели, чтобы после двух дней работы я уменьшил им количество единовременно переносимого груза (четыре баллона вместо пяти). Довольно жестко я сообщил им, что никто не уйдет вниз, пока все необходимые грузы не будут заброшены на 7350. Юра подсчитал, что, если носить по четыре баллона, потребуется пять дней, а если по пять баллонов — четыре дня. Он объяснил это шерпам. Они согласились, что лучше носить по пять баллонов, но уйти вниз на день раньше, и, успокоенные, двинулись на маршрут.

К этому моменту кроме сирдара, не поднимающегося выше базового лагеря, у нас осталось девять высотных носильщиков. Анг Ньима симулировал травму. Таким образом, у меня осталось пять шерпов и три — у Коли.

На дневной связи выяснилось, что Колины шерпы поднялись с грузом на четыре веревки выше лагеря-2 (7350) и далее идти отказались, так как на скалах лежал снег. Хута в этот день добрался с грузом до лаге-ря-3.

Во второй половине дня мои пятеро шерпов вернулись на 6500, и я снова накормил их, успев приготовить пищу. К вечеру сварил рис с мясом. Шерпы очень любят лечиться. Всю вторую половину дня я обычно занимался их осмотром, замазывал ранки зеленкой, делал повязки, раздавал таблетки. Лечения требовал каждый. Вероятно, им просто приятно было внимание. Скорее всего, в прежних экспедициях их не очень баловали.

25 апреля. Я проводил шерпов наверх, взял кинокамеру и решил поснимать работу на маршруте. Но утренняя связь изменила мои планы. Коля неожиданно почувствовал себя плохо — боли в области живота. Мы договорились, что он уходит вниз, а я поднимаюсь на замену. Быстро собираюсь и ухожу наверх. На шестой веревке встречаюсь с Колей. Передаем друг Другу дела, обмениваемся записями о наличии груза. Спешу наверх, так как снова начинается снегопад.

И вот наконец перегиб. Я у палатки лагеря-2. У другой палатки суетятся шерпы. От Хуты узнаю, что сегодня удалось добраться лишь до десятой веревки. Поднимавшийся первым Пазанг дважды срывался и зависал на перилах, и шерпы отказались идти выше. Кислород и снаряжение они сложили там же на небольшой площадочке и ушли на 7350.

У Хуты сломалась кошка (обломался соединительный винт), и он собирался спускаться вниз. Я попытался уговорить его остаться, но он не согласился и начал спуск. Я очень надеялся, что мы с Хутой выйдем в лагерь-4. Теперь я остался один с тремя шерпами.

Ночевал в палатке один. Шерпы расположились в другой палатке. Вечером они позвали меня ужинать. Заговорили с Навангом о дальнейших планах. Он сказал, что у всех очень устали руки (от подъемов по перилам) и шерпы хотят уходить вниз. Я понимал, что один много не сделаю, и пытался хотя бы Наванга уговорить остаться. Он колебался. Остальные двое категорически настроены на спуск. Решили отложить разговор до утренней связи. Утро вечера мудренее.

26 апреля. Пробудившись, я залез в палатку к шерпам и увидел, что Наванг сидит в темных очках и по щекам его текут слезы. Сожжены глаза. Я сделал ему примочки из чайной заварки, но это мало помогло. Нам обоим было ясно, что идти наверх он не сможет. Посовещавшись, шерпы выделили мне в напарники самого молодого паренька — Ниму Тембу. Наванг и Пазанг ушли вниз.

Мы с Нимой нагрузились и двинулись вверх по перилам. Нима шел в кошках, я — в вибраме. К моему удивлению, Нима, несмотря на молодость (всего 24 года), оказался очень техничным и сильным. На четвертой веревке мы догрузились оставленным здесь снаряжением. Достигли площадки на, десятой веревке, где были сложены грузы. Отсюда предстояло двигаться траверсом слева направо. Увидев это место, я понял, почему здесь сорвался Пазанг. В верхней точке этого перехода выступал большой камень, за который обычно закладывали веревку. Очевидно, Хута, спускаясь последним, выдернул веревку из-за камня. И теперь она провисла почти горизонтально, в нижней части касаясь скал, а в верхней (вертикальной) — в полутора метрах от скал.

Мне ничего другого не оставалось, как пройти здесь с зажимом по свободно висящей веревке. Нима хотел пройти первым, но, помня о том, что он видел, как сорвался Пазанг, я остановил его и пошел сам. Метров пять мне пришлось передвигаться по веревке с тяжелым рюкзаком, болтаясь в воздухе. Коснувшись наконец поверхности скалы подошвой вибрама, я испытал огромное облегчение. Поднявшись к точке закрепления веревки, я снял рюкзак и заложил веревку за камень.

Теперь проблемы не существовало. И Нима легко прошел эту веревку. Он начал подыматься впереди, я — за ним. Подъем по этой веревке отнял много сил. Да и дышать здесь было труднее — все-таки 7500 (высота нашего пика Коммунизма). Когда я поднялся в лагерь-3, Нима уже готовил чай. Поработав с ним день, я по достоинству оценил его техническую подготовку и доброжелательность. Он был хорошим напарником.

Мы перекусили, и вдруг, к моему удивлению, Нима начал собираться вниз. Оказалось, что он намеревается спускаться в базовый лагерь. Как раз подошло время связи, и я поделился своей тревогой с Таммом. Он сказал: “Во что бы то ни стало уговори Ниму остаться. Надо сделать еще одну ходку и забросить в лагерь три груз с десятой веревки (продукты, кислород, газ и бензин для приготовления пищи). Пообещай ему премию!”

Я очень долго и усиленно вспоминал, как будет по-английски слово “премия”. Высота явно снизила мои лингвистические способности. Наконец я выдавил фразу: “Нима, мистер Тамм — мани! О'кей?” — на что Нима ответил: “О'кей!” После этого мы расположились на ночевку. В глубине души я надеялся сделать в этот выход грузовую ходку до 8250. Чтобы хорошо подготовиться к завтрашней работе, мы решили как следует поесть...

27 апреля. День пролетел очень быстро. Сразу после утренней связи мы двинулись вниз. Спустились до грузов десятой веревки за час. (Между лагерями-2 и 3 провешено двадцать веревок.) Здесь Нима загрузился и пошел наверх. Я — следом за ним.

В 13.30 мы достигли палаток лагеря-3. Как раз подошло время связи.

— Где находитесь? — спрашивает Тамм.

— В лагере-три.

— Что случилось? Вы еще не уходили вниз?

— Нет. Мы уже пришли сюда. Длительная пауза. (Вероятно, недоумение.)

— Нима наотрез отказывается оставаться здесь и сейчас уходит вниз,— передаю я.

— Куда вниз?

— В лагерь-один.

— В лагерь-два?

— Нет, в лагерь-один.

Снова длительная пауза. (Никто еще не спускался так быстро — через лагерь.)

— Ну давайте, спускайтесь.

Мы с Нимой собрали и занесли на 7800 продукты и все, что бросили шерпы. Штурмовым группам оставалось только захватить с собой с 7350 кислород. Второй лагерь был завален кислородными баллонами. Сюда же, в лагерь-3, было занесено всего пять баллонов. Этого хватит для того, чтобы взойти на вершину и спуститься вниз, только одному человеку.

К вечерней связи мы с Нимой были уже на леднике. В лагере-1 встретили Балыбердина и Мысловского. С ними был Наванг. Глаза его уже не болели. Ребята были настроены работать до победного конца (то есть до вершины). Я расстроился. Когда еще подойдет моя очередь и подойдет ли? С грустью разглядывал флаги, выданные парням в базовом лагере (они улетят потом вниз вместе с рюкзаком Эдика). Спрашиваю у Бэла: “Вова, неужели хватит сил?” Он неопределенно пожимает плечами. В базовом лагере все понимали, что у тех, кто поставит лагерь-5 (а у двойки тем более), навряд ли хватит здоровья взойти на вершину. “Посмотрим, — ответил Бэл. — Дело есть дело, и кто-то должен делать его”.

28 апреля. Утром не спеша собрались и позавтракали. Я решил отснять на пленку их выход наверх. Зафиксировал для истории флаги СССР, Непала и ООН. С грустью расставался я со своим земляком и напарником Володей Балыбердиным. В тот момент мы еще не знали, что он идет к победе, а я — к горечи незавершенности. Но интуитивно я почувствовал, что остаюсь “без горы”. И это в тот момент, когда понял и доказал, что могу работать наверху в полную силу, что набрал наконец форму.

Я очень хотел, чтобы они присели, по обычаю, перед дорогой, и, несмотря на сопротивление, заставил их присесть. Каждый загадывал и думал о своем. Наванг тоже посидел немного, недоуменно глядя на нас. Очевидно, он понял, что у нас — свои боги, которые требуют такого обряда. Мы с Нимой проводили ребят и поспешили в базовый лагерь.

На 6100 напились воды и снова — вниз. День стоял отличный, сильно пекло солнце. На ледопаде встретили “ремонтную” группу (Леня Трощиненко, Евгений Игоревич и Анатолий Георгиевич). В базовом лагере нас ждала теплая встреча. Все радовались, что нам удалось сделать хоть какую-то часть дела.

Вечером добрался до магнитофона. Удалось прослушать пленку, на которой было записано обращение к нам Ильдара Азисовича Калимулина. Он сообщал из Катманду о событиях в мире и в районе Эвереста. На нашу гору продолжают подниматься с севера англичане и американцы. Месснер идет на Канченджангу. Все ждут от нас успешного восхождения. Мы вызываем огромный интерес во всем мире. На этой же пленке записан ответ Тамма о том, что “в команде появились лидеры, не рекомендованные медициной для подъемов выше 6500 метров, которые своим упорством доказали право на восхождение. В первую очередь это Эдуард Мысловский, на которого равняется и за которым идет вся команда, и — Владимир Балыбердин. И в то же время некоторые участники, рекомендованные медициной для подъема на вершину, оказались неустойчивыми к гипоксии и теперь фактически выбыли из работы. Это — Онищенко, Шопин и Хергиани”.

Я обиделся, но все же надеялся, что Евгений Игоревич сдержит свое слово насчет нашего с Колей выхода на вершину.

29 апреля. Этот день запомнился всем. Он принес нам огромную радость. Мы очень долго ждали эту почту. Каждому из нас пришло письмо. Особый восторг вызвали пленки с записью голосов родных и друзей. И конечно, каждая семья записала любимую песню. Мои тоже развернулись на полпленки. А кассета у нас была одна на всех ленинградцев. Сначала звучал голос моей жены Галины. Она обижалась на то, что мало и редко пишу. Затем моя дочь, второклассница Юлька, читала стихи о весне и об Октябре. Для меня записали песню “Приезжай” в исполнении Аллы Пугачевой.

На вечерней связи передавали сообщения ребятам, находящимся на маршруте. Им тоже дали прослушать голоса близких. Вечерняя связь затянулась на два часа.

В этот же день поднялись после отдыха в Тьянгбоче алмаатинцы. Из Катманду пришел Валя Венделовский.

30 апреля. Из Тьянгбоче пришла отдохнувшая четверка Хомутова. Перед ужином состоялось общее собрание. Здесь нам с Колей сообщили, что до 6 мая мы свободны. 6 мая предполагается наш выход на штурм! Мы решили идти на прогулку до монастыря Тьянгбоче. С нами уходит и Хута Хергиани.

В связи с тем, что на 1 мая назначен выход на маршрут группы Валиева, все праздничные торжества, кроме демонстрации, перенесены на сегодня. Шумная подготовка к праздничному ужину. Мы приводим в порядок свои палатки и “кают-компанию”. Благо день выдался отличный.

Как всегда, на высоте оказался наш шеф-повар Володя Воскобойников. Поразительное обилие и затейливость салатов и горячих блюд.

На вечерней связи (в 18.00) мы узнали о том, что Бэл с Эдиком находятся на десятой веревке выше ла-геря-3. Наступает темнота, а им еще предстоит подняться на восемь веревок до лагеря-4 (8250). Мы забеспокоились. Все рации работают на прием. Но штурмовая двойка на связь больше не выходит.

1 мая. В 8.00 Балыбердин передал, что в лагерь-4 они пришли вчера в 23.00. Дополнительно мы узнали, что, для того чтобы успеть до палаток засветло, они разгрузились, оставив часть вещей закрепленными на веревках. Сегодня они предполагают их собрать.

В базовом лагере в 9.00 — общее построение. Всем розданы красные маркировочные флажки. С криком “ура!” мы прошли по лагерю в праздничном строю. Руководство наше принимало парад у тренерской палатки. Праздничную демонстрацию запечатлели на пленку прибывшие накануне представители телевидения. И — в столовую.

После завтрака мы втроем (Коля, Хута и я) собрались и двинулись вниз к монастырю Тьянгбоче. Перед выходом Евгений Игоревич отобрал у нас радиостанцию (чтобы лучше отдыхалось). Через полтора часа ходьбы мы были уже в Горак-Чепе. Там встретили Юрия Александровича Сенкевича, который завтра должен был подняться в базовый лагерь. С помощью сопровождающего шерпа мы наняли носильщика и уже налегке двинулись вниз. Как мы и планировали, в сумерках спустились до леса в районе монастыря. Сразу же завалились спать, так как шли восемь часов подряд.

2 мая. В 6.00 Коля вышел на тропу, чтобы перехватить нашего носильщика, и сделал это вовремя: весь день мы готовили пищу и загорали. Солнце здесь теплое, не то что в базовом лагере. Зеленеет трава, цветут цветы, очень похожие на наши незабудки. Гораздо теплее, чем в прошлое наше посещение Тьянгбоче.

Носим дрова, собираем по каплям березовый сок. Его еще очень мало. Снова, как и в прошлый выход, к нам прилетела большая ворона. На груди у нее что-то привязано. Ее внимание привлекла серебристая упаковка стограммовой пачки чая, и она тут же ее утащила. Так мы остались без чая в первый же день. Но мы отомстили разбойнице, подсунув ей на следующий день точно в такой же упаковке горчицу. Ворона радостно набросилась на нее, долбанула несколько раз клювом и загрустила.

Никто из нас не страдал отсутствием аппетита. Снова прогулялись до монастыря Тьянгбоче. Заметно было приближение весны. Поражали нас цветущие деревья рододендронов всех цветов — от белого до красного.

Все, что можно, прячем от нашей вороны в палатку и мешки. Тем не менее умудрилась утащить мыло.

Мы затосковали без чая и во второй раз отправились в монастырь, чтобы купить его. На обратном пути ждала удивительная встреча. Нас окликнул молодой американец, лицо которого показалось мне знакомым. Когда он начал расспрашивать о Ефимове, Бершове и Онищенко, я понял, что он был в нашей стране в составе американской альпинистской делегации в 1976 году. Звали его Майкл Варбуртон. Сейчас он с

мамой путешествовал по Непалу и собирался подняться в наш базовый лагерь, чтобы познакомить маму со своими советскими друзьями. Вот уж действительно мир тесен.

Мы пригласили Майкла в гости. За чаем он вспоминал многих наших ребят, с которыми ему приходилось встречаться в горах. Большую радость вызвало у него наше сообщение о том, что маршрут Варбуртона (пройденный им с Валентином Граковичем в 1976 г.) на кавказскую вершину Далар до сих пор еще не повторен. Конечно, он расспрашивал нас о нашем восхождении. Рассказывал о только что закончившейся успешно женской экспедиции США на вершину Амадаблам. Ее руководительница сообщила Майклу новости об американском восхождении на Эверест с севера, которое очень нас интересовало. Месяц назад американцы достигли высоты 7200 метров и здесь столкнулись с проблемой переноски грузов. Оказалось, что а Тибете нет профессиональных носильщиков, как в Непале. Об англичанах, идущих на Эверест с востока, у Майкла никаких сведений не было.

Завтра мы выходим наверх. Нам предстоит путь длиною в восемь дней — до вершины Эвереста.

5 мая. Мы ночуем в Лобуче. Поднимаемся медленно, чтобы не растерять “набранного” здоровья. В Лобуче Коля поспешил расспросить туристов о новостях из базового лагеря. Но оказалось, что погода наверху стояла пасмурная и никто из туристов не поднимался в наш базовый лагерь.

После ужина увидели в окно, как из тумана вынырнула фигура с рюкзаком. Кто-то спускался сверху; Коля выскочил навстречу путнику. Мы с Хутой с нетерпением ожидали его возвращения. Коля вошел, и по выражению его лица мы поняли, что на Эвересте у нас победа. Так и оказалось. Двое взошли на вершину, из них один без кислорода. Имен восходителей мы пока не знали.

Сразу стало спокойней на душе. Теперь дело за остальными, в том числе и за нами. Спать расхотелось. Тихонько переговариваясь, мы лежали в спальных мешках и обсуждали событие, стараясь не мешать спящим.

В темноте пришел наш “скороход” Падам. Его обязанностью была пешая связь с Луклой на случай отсутствия радиосвязи с Катманду. В Луклу Падам должен был спускаться раз в неделю. Падам показал нам на пальцах, что на вершину взошло еще четыре наших парня и что кто-то из наших упал на леднике в трещину. Нам стало совсем не до сна. С трудом дождались утра.

6 мая. Как только начало сереть в окне, мы рванули наверх. Уходили в темноте, никто из туристов еще не проснулся. За ночь выпал снег, но шлось легко. Летели мы, как на крыльях. Лишь единственный раз присели — чтобы раздеться, когда вышло солнце.

Через три часа были в базовом лагере. Здесь праздничное настроение. Все поздравляют друг друга с победой. Первым делом заходим в палатку Леши Москальцова. Это он свалился в трещину с длинной горизонтальной лестницы. Непонятно, как выдержали позвоночник и ноги.

Леша рассказывает нам о случившемся, а сам плачет. Из-за какой-то глупости (не пристегнулся вовремя к перилам) рушатся все планы, все надежды. Как можем пытаемся успокоить его и уходим. Леше нужен покой.

На нас обрушился поток информации о том, как это все было. Стараемся не углубляться в подробности. Нас волнует сейчас свой выход. Заходим к Евгению Игоревичу. Он подтверждает, что завтра мы с Колей выходим на штурм. Вместе с нами идут Хута и Наванг. В отличном настроении готовимся к выходу, получаем продукты.

Во второй половине дня, когда уже начали паковать продукты, нас неожиданно вызвал Тамм. В его палатке находился и Овчинников. Евгений Игоревич сообщил о том, что получена телеграмма: “Все выходы прекратить”. Мы стояли растерянные. До нас все еще не доходил смысл услышанного. Потом, когда осмыслили, поняли, что касается это только нашей группы. Все остальные уже были на выходе.

7 мая. Еще не было шести, когда Коля зашел в мою палатку. Погоревали вместе — ведь из графика мы практически не выбивались. Сделав четыре выхода наверх, мы остались “без горы”. Ведь у всех остальных четвертый выход был на вершину. А нам “дали замахнуться, но не дали ударить”. Разговаривать ни с кем не хотелось: все жалели нас, выражали сочувствие, пытались как-то сгладить неприятный осадок. Поэтому, как только пригрело солнышко, мы ушли за камни и загорали там до обеда.

Во второй половине дня лагерь начал готовиться к встрече первовосходителей. Около 17.00 первая четверка в сопровождении встречающих показалась в нижней части ледопада. Все обитатели базового лагеря построились на торжественную линейку. Мы ждали, когда восходители преодолеют последний взлет перед лагерем.

Первым шел Эдик Мысловский. Еще издали мы почувствовали, как счастливы ребята. Мы прокричали им: “Ура!” Сразу все смешались в кучу, обнимались, прыгали от радости... Конечно, мне было немного не по себе среди этого всеобщего ликования, хотя Бэла, конечно, поздравил от души. Он выразил свое сочувствие, а у меня слезы покатились по щекам. Чтобы хоть как-то не выказать слабости, я начал фотографировать.

Как-то сразу все разбрелись. Мы ждали, что восходители немедленно начнут рассказывать, поэтому тянули их в столовую. Но им было не до того — хотелось переодеться, расслабиться. Слишком долго держал нас в напряжении Эверест, и сейчас никто не сдерживал своих эмоций. К этому времени известно было, что уже взошло шестеро. Даже если б никто из наших парней больше не поднялся на вершину, все равно это был огромный успех экспедиции.

Когда я с рюкзаком Бэла подошел к нашей палатке, он все еще отбивался от парней, пытавшихся затащить его в столовую. В это время Коля тащил к своей палатке Мысловского. Я помог раздеть Эдика. Сам он ничего делать не мог. Мы с Колей переодели его. Вокруг стоит невообразимый гам. Все заходят и уходят. Когда мы обули Эдика, он вытащил из палатки свою котомку (Бэл смастерил ее из палаточного чехла) и высыпал на землю груду камней: “Выбирайте! Это все, что осталось у меня от Эвереста. Но самый большой камень прошу не трогать. Это — Жене” (так он называл Евгения Игоревича). Мы с Колей взяли по камушку. Я побежал к нашей палатке. Там молчаливо переодевался Бэл. Первые его слова были: “Вова, ты не представляешь, как это трудно: будить человека в шесть и ждать, пока он выйдет в десять”.

Все собрались в столовой, включая шерпов. Снова невообразимый гвалт. Кононов притащил магнитофон и записывает это для истории. Вечером пришла двойка Иванов—Ефимов. Их тоже шумно встречали. Но мне было тоскливо. Я завалился в свою палатку.

8 мая. Казбек Валиев и Валера Хрищатый вышли из пятого лагеря на штурм вершины. До 8500 Хрищатый работал без кислорода. Без него пошел и на вершину. Но доконал ветер. Сильнейший холодный ветер мы ощущали сегодня даже в базовом лагере. Этот ветрище заставил алма-атинскую двойку вернуться к палатке. Особенно сильно замерзал без кислорода Валера.

По утренней связи Казбек передал: “Попытка штурма не удалась. Попробуем выйти на вершину вечером, когда стихнет ветер”. В этот день к пятому лагерю поднималась вторая двойка алмаатинцев — Ильинский — Чепчев.

В 17.00 Валиев и Хрищатый снова покинули лагерь-5. Теперь уже оба шли с кислородом. Их выход вызвал много разноречивых споров. Я считал и говорил, что ребята поступили верно, выйдя на штурм на ночь глядя.

Вечером у нас в гостях была американская женская экспедиция, недавно покорившая Амадаблам. Руководительница экспедиции заявила Юре Родионову: “После вашего восхождения на Эверест все будут знать, что у русских тоже есть чему поучиться”.

Ужин закончился очень поздно. Мы расходились по палаткам с тревожным чувством. От наших алмаатинцев не было никаких вестей. У рации установили круглосуточное дежурство. Я дежурил после 24.00.

В палатке Димы Коваленко мы сидели у рации впятером. Зашел сюда и Бэл. После двух часов ночи все, кроме нас с Димой, ушли спать. Дима дежурил с магнитофоном, готовый записать любое сообщение.

В 2.20 я услышал по рации голос: “База! База!” Мы встрепенулись, бросились вызывать. Но в ответ — молчание. Я безуспешно вызывал еще с полчаса. Лишь в 6.15 из лагеря-5 вышел на связь Эрик Ильинский. Мы уже знали, что питание станций моментально “садится” при связи. Поэтому предположили, что связь была с вершины. Он сообщил, что двойка Валиев — Хрищатый с вершины не вернулась.

Мы передали это известие Тамму. Назначили связь с Эриком на 7.00. В 7.00 Евгений Игоревич предложил Ильинскому выйти на поиски пропавшей двойки. В базовом лагере необычное волнение. Напряжение спало лишь к 8.30, когда Эрик сообщил о том, что Казбек и Валерий подходят к пятому лагерю и с ними установлена голосовая связь. Позже, тоже по связи, мы узнали, что кислород у алма-атинской двойки кончился три часа назад и последние метры спуска к палатке лагеря-5 они буквально ползли. Да и ветер на вершине не стих.

Учитывая, что Валиев с Хрищатым совершенно обессилели и к тому же обморозились, тренерский совет предложил Ильинскому и Чепчеву отказаться от восхождения и сопровождать своих товарищей на спуске. Эрик сопротивлялся, пробовал возражать. Но Тамм был непреклонен. И вся алма-атинская четверка начала спуск. Заночевали они в этот день в лагере-3.

В базовом лагере идет бурная теле-, кино- и фотосъемка восходителей, записываются интервью с ними. Снимает фильм “Клуб кинопутешествий”. Операторы спешат, потому что у них заканчивается срок командировки.

Во второй половине дня нам сообщили, что всех просят собраться к палатке радиста. Ильдар Азисович Калимулин сообщил нам по рации, что всему спортивному составу экспедиции присвоено звание заслуженных мастеров спорта СССР. Конечно, это сообщение вызвало бурю восторга. Все поздравляют друг друга. Когда я подошел поздравить Колю Черного, он молча развел руками. Мы без слов поняли друг друга и, покинув ликующую толпу, ушли.

Дополнительно Калимулин сообщил: “Центр принял решение о прекращении работы экспедиции и снятии всех ее участников с маршрута”. Но сейчас на подъеме находилась тройка Хомутова. Ребята двигались к лагерю-4.

На ближайшей связи Евгений Игоревич сообщил Хомутову об этом приказе и предложил действовать по собственному усмотрению.

Тройка Хомутова все же вышла из лагеря-4 в ла-герь-5. На 8500 они были в первом часу ночи. Переждав темноту, они вышли на штурм вершины. Это была единственная группа, за которую в базовом лагере практически не волновались. Шли парни уверенно, с большим запасом кислорода, которым начали пользоваться с 7350.

Ребятам повезло. 9 мая стояла теплая погода (минус 27 градусов на вершине). Они спокойно взошли на гору и спустились к палатке лагеря-5.

Вечером мы праздновали сразу и День Победы и успешный штурм горы последней тройкой.

Коле Черному, Хуте Хергиани, Славе Онищенко, Лене Трощиненко и мне вместе с группой шерпов предстояло выйти на маршрут для встречи группы Хомутова, уборки и наведения порядка в лагерях-1 и 2. Мы не участвовали в общем веселье: выход предстоял ранний.

10 мая. Тамм и Овчинников провожали нас в 6 утра, как восходителей. Ледопад сильно изменился за последние дни. Многие места вообще невозможно было узнать. Мы несли с собой лестницу, потому что одна из трещин в Западном цирке разошлась очень сильно.

В Западном цирке мы встретили спускающуюся группу алмаатинцев. Даже у двоих, взошедших на вершину, не было в глазах того блеска, той радости, что у восходителей первой шестерки, которых мы встречали в базовом лагере. Ведь оба восходителя, и Хрищатый и Валиев, подспудно обвиняли себя в том, что их друзья Чепчев и Ильинский остались “без горы”.

На ночевку остановились в лагере-1. Онищенко и Трощиненко дальше не шли. Весь вечер мы убирали мусор, сбрасывая его в глубокую трещину. Обсуждали с шерпами качество нашего снаряжения. Им очень понравились наши двойные пуховые мешки и куртки. Хвалили они и наши продукты. Наванг попросил разрешения забрать домой палатку “Зима”: “Я поставлю ее у себя во дворе и буду пить в ней чанг с друзьями, вспоминая вашу экспедицию”. Мы отдали ему палатку.

11 мая. Утром я, Коля и Хута, вместе с шерпами Навангом и Нимой, вышли навстречу группе Хомутова. Чувствовали все себя отлично. Мы не представляли, что на таких высотах можно ходить так быстро. До лагеря-2 добрались всего за три часа. Здесь начали готовить встречу. Вскипятили воду. К двум часам дня на 7350 спустился Юра Голодов, а еще через полчаса — Валера Хомутов и Володя Пучков. Мы поздравили их с победой.

Забрали у ребят груз и пошли на спуск. Они остались пить чай. В этот день Леня Трощиненко со Славой Онищенко, вместе с шерпами, закончили уборку лагеря-1. Слава с шерпами ушел в базовый лагерь, а Леня остался ждать нас.

К шести часам вечера мы все собрались в лагере-1 и приготовили хороший ужин. Ребята рассказывали о своем восхождении. Воспоминаниям не было конца.

Из их рассказов: “Очень повезло с погодой: тепло и безветрие. Шли без пуховок. Сложности возникли только на спуске с вершины, когда вдруг задул сильный ветер. По примеру группы Иванова, кислородом начали пользоваться с 7350. В лагере-3 взяли по пять баллонов каждый. С 8500 вышли в 7 утра и через четыре часа были на вершине. Кислорода на спуске хватило до лагеря-3”.

В связи с их рассказом интересно сопоставить работу двух направлений в команде:

группа начинала пользоваться кислородом с 8250 (или вообще не пользовалась). Здесь явно прослеживается более длительный и тяжелый путь к вершине и, как правило, переохлаждение конечностей. “Бескислородники” мерзли значительно сильнее;

кислород постоянно, начиная с 7350. При этом наблюдался более быстрый выход на вершину (группа Иванова — за четыре часа от лагеря-5 до вершины) — и никаких неприятных последствий, связанных с холодом.

Вечером, лежа в спальных мешках, мы еще долго делились впечатлениями. Восходители не могли сдержать радость. Никто не знал, что творится в душе у нас с Колей. Только когда взгляды наши встречались, я видел, что Коля переживает то же, что и я.

На следующий день благополучно добрались до базового лагеря.

13 мая. Сворачиваем экспедицию. Готовимся к отдыху, убираем территорию лагеря, упаковываем вещи и продукты. Уже определены группы движения. Перед самым отходом неожиданно пошел густой мокрый снег. Все, кроме группы, оставшейся для отправки вертолетом больных Мысловского, Москальцова и Хрищатого, начали спуск с ледника.

Мы уходим вчетвером — Бэл, Коля, Хута и я. Оставшись верными своему темпу движения, в этот день добираемся до Тьянгбоче. В Лобуче я зашел к хозяйке отеля “Гималаи” и подарил ей свои валенки. Подарок мой вызвал неописуемый восторг. Здесь нет обычая дарить вещи.

В Тьянгбоче мы отдыхали двое суток, а затем двинулись дальше. И местные жители, и туристы встречали нас очень тепло. Вместе с нами спускались наши шерпы. Местная публика была очень горда тем, что и их земляки работали в нашей экспедиции.

На подъеме к Намче-Базару мы услышали крики: “Ребята! Ребята!” Оказалось, что это группа советских туристов, отправившаяся в национальный парк “Сагарматха”. Среди них были и наши друзья-альпинисты Дима Краюшкин (Москва), Юра Разумов и Сережа Ларионов (Ленинград), Саша Бережной (Ивано-Франковск). Проговорили с ними около часа. Они шли к базовому лагерю.

Небольшой отдых в Намче-Базаре — и снова вниз, вниз. Неожиданно для нас встречаем председателя гималайского комитета Анатолия Ивановича Колесова. Поздравления, объятия, фотография на память. Колесов идет до Тьянгбоче.

Ночуем в палатках на поляне в часе ходьбы от Луклы. Отдыхаем в ожидании самолета. Билеты у нас на 22 и 23 мая. Погода устойчиво плохая. Облака и ветер, то и дело брызжет дождик. Постоянно хочется есть, наверное, из-за большой потери в весе. В среднем каждый из нас потерял по десять килограммов.

Через день перебираемся в Луклу, в отель дяди Пембы Норбу.

22 мая. Как и было запланировано, первым рейсом вылетели в Катманду восходители (те, кто побывал на вершине) и руководство экспедиции. Остальные участники экспедиции были отправлены вторым рейсом. К сожалению, в одиночестве остался Валя Венделовский, ожидающий специального грузового самолета для отправки в Катманду всего нашего груза.

В аэропорту столицы Непала очень приятно было встретить Александра Дмитриевича Сурского с женой.

Автобус доставил нас в гостиницу “Блю стар”. Над входом в гостиницу вывешен огромный плакат на русском и непальском языках, поздравляющий нас с победой над Эверестом. В Катманду мы пробудем десять дней.

2 июня. Сегодня улетаем в Дели. Ежедневно до обеда мы осматривали достопримечательности непальской столицы, знакомились с историей и культурой страны. Вечерами были встречи — с сотрудниками советского посольства, журналистами, активистами Общества непало-советской дружбы, учащимися курсов русского языка. Присутствовали мы и на открытии выставки “Спорт в СССР”. В Сити-Холле состоялась большая заключительная встреча с общественностью Катманду. В истории покорения гималайских вершин это была наиболее представительная встреча жителей Непала с зарубежными альпинистами. Посетили мы и национальный парк “Читван” (Тигровый заповедник).

Конечно, все было очень интересно. Трудно привыкнуть к всеобщему вниманию. Но при всем том очень хотелось, чтобы все эти экскурсии и приемы поскорее остались позади. На торжествах я ощущал себя в некоторой степени посторонним. Не покидало чувство горечи оттого, что не пришлось штурмовать вершину, когда она была так близка.

В Катманду состоялась у нас встреча с Рейнгольдом Месснером. У него к нам и у нас к нему была масса вопросов. Этой весной Месснер без кислорода покорил сразу два гималайских восьмитысячника — Чо-Ойю (8189) и Канченджангу (8597). Он очень высоко оценил наше достижение: “Я знал, что советские альпинисты очень сильны, и, несмотря на это, был поражен, когда узнал, что по вашему маршруту вы взбирались почти без помощи шерпов. Это свидетельствует об очень высоком уровне техники и классе советских альпинистов”.

Месснер поразил меня своей свободой в общении. Ему 37 лет, а я считал, что он гораздо старше. У него мягкая, пружинистая походка спортивного человека. Об одиночном альпинизме он отозвался как об очень рискованном занятии, добавив, что не собирается больше ходить на вершину в одиночку. “Если б у меня были такие партнеры, как любой из ваших ребят, я бы никогда не пошел один”.

Вечером 2 июня мы приземлились в аэропорту Дели. В столице Индии нас ожидала еще более напряженная программа, чем в Непале, тем более что на Дели у нас было отведено всего два дня.

Хотелось как можно больше увидеть и запомнить. И в то же время у нас предстояло две встречи — с советскими сотрудниками в Индии и с общественностью Дели. Конечно, эти два дня пролетели очень быстро и были переполнены впечатлениями.

5 июня. Рано утром — посадка в самолет ИЛ-62. Днем должны приземлиться в Москве.

<< Назад  Далее >>

Вернуться: Эверест, юго-западная стена